Рудольф Шенкер - Scorpions. ROCK YOUR LIFE

На следующий день все прояснилось. Мы пронеслись по городу с огромным эскортом, и, наконец, перед нами возникла пышная правительственная резиденция. Мы ненадолго остановились перед знаменитыми воротами, через которые въезжают в Кремль только официальные гости. Полиция повернула — им въезд был запрещен, — а мы продолжили путь. Потрясающий момент. Потом мы шли по бесконечным коридорам и оказались в роскошном фойе. Впереди, у двери, нас уже ждали представители международной прессы. Ровно в 17 часов к нам вышел Горбачев с супругой и обменялся с каждым из нас крепким рукопожатием.

Идея, самая невероятная, может осуществиться, если в своих мыслях ты ее отчетливо представляешь.

Наш бывший американский менеджер Дэвид Кребс не поверил своим глазам, когда в своем нью-йоркском бюро смотрел по Си-эн-эн прямой репортаж из Москвы и внезапно увидел наши улыбающиеся физиономии. Он действительно подумал, что над ним подшутили его ассистенты и поставили видео.

Журналисты фотографировали, задавали вопросы, но через несколько минут Горбачев объявил, что официальная часть встречи закончена и теперь он хочет побеседовать со «Скорпионс» приватно.

Мы поговорили о разных вещах. Постепенно разговор зашел о Хрущеве и его легендарном приступе ярости на сессии ООН в 1960 году. Тогда ему показалось, что его речь слушают невнимательно, он снял свой ботинок и стал молотить им по трибуне. Да!

Ну вот, мы от души посмеялись над этим, Горбачев тоже улыбался:

— Да-да. Это же был рок-н-ролл!

Для нас вся эта встреча была рок-н-ролл пока не вошел секретарь Горби: Франсуа Миттеран на проводе. Для Горбачева это означало: Bock to Business! Назад к делам!

На прощание мы исполнили нашу русскую версию «Wind of Change», и Горбачев шепнул нам:

— Друзья мои, вы единственные музыканты, которые когда-либо были приглашены в Кремль, и вы даже исполнили здесь рок-музыку. Не скоро такое повторится. Не забывайте это!

Вскоре он, президент Советского Союза, сложил с себя полномочия.

Разве не удивительная история? Так что, если тебе кто-то скажет, что твои мечты не сбудутся, вспомни нашу историю. Идея, самая невероятная, может осуществиться, если в своих мыслях ты ее отчетливо представляешь.

Мой путь к гитаре не был прямым.

Как многое в жизни. Love at first sting? Любовь с первого укуса? Обознался! Я хорошо помню ту поездку на машине во Фрейбад в конце пятидесятых. Отец включил тогда приемник, и я впервые задумался над тем, что звучало из двух маленьких динамиков. Болтовня ведущего меня не интересовала, мне было важно другое: музыка!

Завороженный, я сидел с широко раскрытыми глазами на заднем сиденье нашего авто и был одновременно восхищен и удивлен. При всем своем старании я не мог понять, что это такое и, главное, как получаются такие звуки. Тогда я спросил об этом маму, которая сидела впереди и держала на руках моего младшего брата.

— Рудольф, слушай: музыка получается, когда много людей собираются вместе и играют на разных инструментах, — сказала она. — И в конце звучит песня, которую передают по радио.

В соответствии со вкусом моего отца это были немецкие и итальянские шлягеры самого дурного сорта. Но таким был в то время мейнстримный вкус большинства немцев. Гораздо важнее для меня было то, что мама своими объяснениями пробудила во мне интерес. Теперь я знал, как получается музыка. Но ведь должно существовать и что-то другое, кроме этих слащавых завываний, размышлял я. Такая мысль не шла у меня из головы. С тех пор я держал по ветру свой маленький чуткий нос и хотел узнать, куда он меня приведет. Приключение начиналось.

Раз в неделю отец водил маму на танцы. Либо в «Табу» в Ганновер, либо в «Четыре липы» в Хильдесхейме. Этого вечера я с нетерпением ждал несколько дней, ведь для меня он означал: я буду слушать радио!

Я нетерпеливо слонялся по своей комнате. Хлопала входная дверь — мой стартовый сигнал. Потом, полный предвкушения, я мчался в гостиную и шлепался на стул перед отцовским радиоприемником. Всякий раз, когда я шарил по коротким и средним волнам, у меня учащенно стучало сердце. Приходилось очень аккуратно крутить маленькое колесико, и ты никогда не знал, что поймаешь на этот раз. Именно в этом и состоял весь интерес.

Мои самые любимые станции назывались «Радио Люксембург», «Радио Монте-Карло» и, разумеется, «Радио Каролина», легендарная пиратская станция, вещавшая с борта корабля в нейтральных водах у побережья Англии. Абсолютное безумие. В противоположность немецким радиостанциям они передавали рок-н-ролл из Англии и Америки: Чак Берри, Литл Ричард, Джерри Ли Льюис! В самих именах исполнителей словно звучал широкий мир, искрила энергия, бурлившая и в их песнях. Словно по эфиру носился гигантский смерч. Никакого сравнения с музыкой, которую слушал отец. Я садился поудобнее на ковер, закрывал глаза и, навострив уши, впитывал в себя все, что слышал.

Радио было моими воротами в совершенно новый мир. Тот мир, у которого не было абсолютно ничего общего с затхлой мелкобуржуазной провинцией, где я жил. И то, что в этом таинственном мире стоял такой невероятный шум, меня ничуть не смущало — наоборот, это создавало особенную, загадочную атмосферу. Чем больше я слышал песен, тем отчетливее замечал, что гитара — самый мистический инструмент. Впрочем, возможно, это было связано с тем, что я уже был страстным фанатом Элвиса Пресли, который именно во Фридберге проходил армейскую службу. Элвис, который, как известно, даже не умел толком играть на гитаре, часто фотографировался с нею, так как она была символом жизненного кредо целого поколения. Бадди Холли, Эдди Кокран — все они позировали с гитарой, словно говорили: «Глядите-ка, скучные обыватели. Это свобода!» Именно свободы я и хотел — я хотел быть кем угодно, только не тупым обывателем. Слушая радио, я ощущал свою связь с целым миром. Неописуемое чувство, которое невозможно себе представить в нынешнюю эпоху Интернета. В те редкие моменты я был членом тайного общества, обнаружившим частоты чужой планеты. Перед возвращением родителей с танцев я уже лежал в посте ли и фантазировал, какова жизнь там, на другой стороне Неделя за неделей. Месяц за месяцем. Год за годом.

В начале шестидесятых мопед был так же важен для подростка, как и рок-н-ролл. Джеймса Дина уже не было в живых, он умер в 1955 году, но его снимки, где он в кожаной куртке, с сигаретой и на мотоцикле, были всюду. По крайней мере, в головах. Да, и я тоже хотел бы быть таким, и я не хотел принадлежать к этому пыльному мирку. Хоть мне и было тогда 13 или 14 лет, но вся эта скучная, правильная жизнь была не для меня.