Иосиф Давыдов - Триумф и трагедия советской космонавтики

После вынесения приговора каторжан начали гонять на работу. Мысль о побеге пришлось оставить, потому что водили и возили их под усиленным конвоем и солдаты стреляли без предупреждения. К тому же каторжный труд землекопов на полуголодном пайке отнимал последние силы. Люди едва добирались до нар, чтобы забыться тревожным и тяжелым сном. В камере было сыро. Тусклый свет небольшой лампочки освещал измученные лица. Одному из заключенных на допросе отбили легкие. Он харкал кровью и на глазах сгорал от чахотки. Вскоре он не смог ходить на работу, и его унесли. Его судьба была всем понятна.

Мария Алексеевна, как могла, старалась помочь сыну. Сама, не доедая, собирала по крохам кое-какие посылочки ему, но чаще всего ее передачи не доходили до Жоры. Он быстро слабел. Выручали собратья по неволе. Они делились тем немногим, что имели сами, поддерживали едой, где-то раздобыли старый свитер и рваную телогрейку, которые спасали истощенного паренька от промозглых февральских ветров. Вот тогда-то Жора впервые узнал цену товариществу. Только сообща можно было выжить в таких нечеловеческих условиях.

Уже много дней Жора не видел матери и ничем не мог успокоить ее. Он хорошо понимал, как ей сейчас тяжело. Собственное бессилие угнетало.

Много передумал, беспокойно ворочаясь на сырых нарах. Да, пожалуй, он был единственной радостью в жизни мамы, Марии Алексеевны. Случилось так, что она одна осталась с двухлетним сынишкой на руках и всю свою нежность и ласку отдавала только ему. Припоминал, как в редкие часы, свободные от работы и домашних забот, она рассказывала ему сказки, водила к морю.

Он любил, когда мать после трудового дня, подстелив под себя рядно, присаживалась на берегу отдохнуть, а ему позволяла играть с прибоем. Видно, уже с тех лет пробудилась в нем неистребимая жажда простора, которую порождает необозримая синева.

Он часто спрашивал об отце. Мать объясняла, что отец уехал выполнять трудную и опасную работу, а поэтому вернется не скоро. Тимофей Трофимович Добровольский, чекист, находился на боевом посту. О сложных взаимоотношениях отца и матери Жора со временем узнал от товарищей и перестал мучить ее вопросами. Он старался быть внимательным, чтобы хоть как-то облегчить и скрасить ее жизнь. Мать была ему другом.

Однажды он явился с большой шишкой на лбу. На вопрос матери хмуро ответил:

— В воду неудачно сиганул, о дно ушибся.

Матери соседских ребят уже не раз жаловались Марии Алексеевне, что Жора заманивает мальчишек прыгать со скал.

Ощущение полета у него всегда вызывало неописуемое чувство восторга. Вот и сегодня кто-то из ребят показал ему выступ на скале, с которого никто пока не рисковал прыгать. Прямо под выступом — мелководье, и лишь метрах в пяти от берега — впадина, в которой дно не просматривается…

Жора разбежался и несколько секунд ласточкой летел в воздухе, а потом, скользнув по воде, не долетев до впадины с полметра, проехался лбом по жесткому песчаному дну. На какое-то мгновение в глазах потемнело, потом радужный свет заполнил все вокруг. Выскочил из-под воды, глотнул воздух.

— Ну что, Жорка, больше сигать не будешь? Охоту, небось, отбило? — ехидно смеясь, выкрикнул кто-то из ребят.

— Буду, — выдохнул Жора, по уступам взбираясь на скалу к ребятам.

— Брось ты это, — посоветовал один из пацанов, — высота-то какая, ужас! Разбиться ведь можно!

Нет, теперь Жора доказывал уже не ребятам, а себе. Отступиться — значит струсить. Он должен подавить чувство страха, которое вселяла эта скала ребятам, а теперь после прыжка, и ему. Разбег — и Жора прыгнул не в воду, а в небо. Секунду длился полет, но за это время он успел увидеть голубизну небосклона на линии горизонта, переходящую в синь моря. «Долетел», — мелькнуло в голове, и он юркнул во впадину, подняв небольшой водяной фонтан. Несколько рывков — и он на поверхности. Отдышался. Страх побежден. Еще пара прыжков — и другие мальчишки тоже осмелели.

Возвращаясь с моря домой, Жора думал, как объясниться с матерью. И вот объяснение произошло:

— Тебе себя не жалко, так меня хоть пожалей! Ведь ты у меня один. Да и от людей совестно жалобы слышать, что их мальчишек дурному учишь, — сердито говорила мать.

— Дурному я их не учу. Я их от страха отучаю.

Он от души не желал доставлять матери лишних хлопот. Чтобы не приходилось ей выслушивать лишний раз жалоб учителей, Жора старался лучше учиться и не шалить. Да и время-то было такое, что мальчишки серьезнели и мужали быстро.

Тревожное было время. С теплоходов, приходивших из борющейся Республиканской Испании, снимали на носилках раненых детей. Среди них были и испанские пионеры…

Они сходили на берег с подвязанными руками, на костылях, с забинтованными головами. И не верилось, не хотелось верить ребятам из солнечной Одессы, что где-то за морем убивают и калечат людей.

Тепло встречали одесситы раненых испанцев и бойцов интернациональных бригад. Радость встречающих, музыка оркестров, цветы и радушие возвращали улыбки на сумрачные лица испанских детей.

Во время одной из таких встреч Жора подошел к пареньку-испанцу, повязал ему свой алый галстук и приколол к рубашке значок с изображением Ленина. Мальчик приветливо улыбался и что-то живо говорил на своем языке. Жора не понимал. Тогда испанец снял с головы голубую пилотку с алыми кисточками и надел ее Жоре, жестами показывая, что это подарок.

Мальчишки с соседних улиц приходили посмотреть и погладить пилотку. Ведь она была на настоящей войне, и невдомек было детворе, что скоро, уже очень скоро страшная беда ворвется и в наш дом, многих обездолит, сделает кого сиротами, кого калеками.

…1939 год. Радио и газеты сообщали о боях на наших дальневосточных границах, на Халхин-Голе и озере Хасан. В санаториях города появились военные, прибывшие на отдых после лечения в госпиталях. И большая жестокая война на гусеницах немецких танков уже неумолимо подкатывалась к нашим западным границам.

Героическими усилиями бойцы интернациональных бригад, в том числе и наши летчики, пытались задержать движение коричневой чумы… И все-таки она ворвалась в нашу страну, ворвалась в Одессу.

…И вот Жора, здесь в сыром подвале. Болят руки, ноги, ломит все тело. А каково там ей, его маме. Кто ее успокоит, поможет кто? Мучительные раздумья отгоняли сон, и только на рассвете, когда нужно было подниматься на работу, одолевала дрема.

А Мария Алексеевна в который раз помногу часов простаивала в толпе других матерей у тюрьмы, чтобы узнать судьбу своего ребенка, чтобы хоть одним глазом увидеть его. Ведь каждый день, каждый час смерть может оборвать его жизнь.

Однажды ей повезло. Ворота тюрьмы открылись, и из них выехал крытый грузовик. Следом за ним два мотоцикла с пулеметами в колясках. В грузовике — заключенные…