Александр Локшин - А.Л. Локшин – композитор и педагог

ознакомления с ходом музыкальной жизни) – как будто он сам не желает

остаться незамеченным и отмечает величие своей роли на всех

ВОСПОМИНАНИЯ ХУДОЖНИЦЫ

68

перекрёстках, причём в манере настолько неподражаемо характерной, что

признать автора не составляет труда. Он хорошо позаботился о том, чтобы

его рука была ясно различима на фоне общего смятения неорганизованных

чувств. В многолюдной панораме он один выглядит как самый здравый,

самый целенаправленный, и он хочет, чтобы остальные это понимали.

Чтобы понимали, чья воля и чей разум превосходят всех.

Большой музыкант? А может ли, спрашивается, музыкант, тем более

большой, кого часто называют гениальным, с обдуманным и

беззастенчивым хладнокровием устраивать организованную облаву – на

музыку (достоинства которой его даже не интересуют)? Вполне откровенно

и упорно устранять её, сводить с лица земли? Нет, конечно. Не может. А

если может – значит он не музыкант, хотя во всём остальном очень походит

на музыканта. В его натуре отсутствует главный элемент музыкальности,

если он без стеснения идёт на осквернение и истребление музыки,

пользуясь этим как средством деморализации её автора. А заодно с ним и

прочих, не пришедшихся ко двору.

Я бы никогда не позволила себе вторгаться в закрытую область внут-

ренних траекторий развития сюжета, если бы мой профессиональный

дипломатический нейтралитет не был однажды нарушен извне. Грубо.

Бесцеремонно. Антимузыкально. С циничной откровенностью. Почти

гениальный музыкант протянул мне ложку отравы – и я узнала, какова

клевета на вкус.

Кто же этот превозносимый человек, занявший практически

официального значения стратегический пост и регулирующий с него ход не

одной – многих судеб?

Совершенно замечательно, что его слова, становившиеся мне

известными, приходили из разных источников и в разные моменты на

протяжении значительного отрезка времени, несмотря на отсутствие во мне

желания или интереса их узнать, почти насильственно преследуя, достигая

повсюду, и всегда передаваясь через третьих лиц, будь то устно или в

печатной форме. Ни разу мне не довелось принять хотя бы одно

словосочетание от него лично. Всегда – ссылки, говорящие о его взглядах и

оценках, о его привычках, о его желаниях. Чести быть ему представленной я

не успела дождаться. Бог миловал. Зато невольно оказалась знакомой с

выразительностью его манеры речи – и вообще манеры обращения с

людьми: его любят цитировать. Этот отточенный тяжеловатый стиль

действительно нельзя передать иначе (разве что в форме обобщения: «люди

Главного не считают таких-то музыкантами»). При вольном пересказе

потерялась бы разящая сила самоуверенности, делающая высказывания

Апраксина Т.И. По ту сторону Реквиема

69

неопровержимыми. Его заявления – все, как одно – сделаны исключительно

в жанре постановления, приказа и приговора. Он не выражает чувств, не

предполагает, не высказывает пожеланий. Сомнение – явно незнакомое ему

чувство (допускаю, что для этого у него могли быть свои серьёзные

причины). Он назначает, диктует, ставит условия. Не условия –

ультиматумы. Он демонстрирует власть сверхчеловека (временами сильно

смахивающую на власть античеловека). Что стоит за этой демонстрацией?

Слепота ограниченности? Бесконтрольность попустительства? Безволие?

Уж точно не высота духа. Люди искусства между собой так не общаются.

Как эта варварская манера сочетается с именем, окруженным повальным

благоговением? Но нет: имени я касаться не стану. Всё, что мне о нём

известно, прошло слишком много рук, и у меня никогда не было

возможности проверить правдивость сведений лично – хотя и я мечтала бы

узнать сверхчеловека поближе, чтобы отдать дань его непорочности – не

меньше, чем таланту. К знакомству даже были определённые предпосылки,

вызванные склонностью большого музыканта к изобразительному

искусству, что в результате привело к появлению ещё одного ультиматума,

и я получила в своё распоряжение лично мне адресованную цитату – не

хуже чем у других. Этим моё желание приблизиться к великому артисту

было полностью удовлетворено.

Характерная деталь: от композитора, которого я узнала намного

ближе, я ни разу не слышала ни единого слова о его положении, и никогда

не обсуждала с ним эту тему. Поэтому и не буду ничего утверждать с

уверенностью – кроме того, что вижу и знаю точно. Знаю ровно то и

столько, что и сколько необходимо. Комбинация с двумя

противоположностями сложилась в моём сознании самим ходом вещей, без

малейшего давления или умысла. В ней явно указывают на себя две

крайности, присутствуют два полярных принципа, две несовместимые

концепции склада личности, противостоящие друг другу во всём:

психологически, эмоционально, интеллектуально.

В преддверии своей первой столичной выставки я стала объектом

неожиданного внимания со стороны музыкального идеолога. Разговора

(диалога) и на этот раз не было. Было – постановление, доведённое до

моего сведения с помощью другого лица, по телефону. Без сантиментов,

намёков на «неприятную репутацию» и доброжелательных советов. Никто

не морщился и не хмурился. Сразу к делу.

Мне было обещано милостивое «прощение» допущенной мной

ошибки в выборе модели для портрета. Условие – малость: сделать вид, что

этого портрета не существует. Тем более для выставок. Требование было

ВОСПОМИНАНИЯ ХУДОЖНИЦЫ

70

облечено в форму цитаты, звучавшей грубо, откровенно и властно. Я

отнеслась к нему серьёзно. Искусство – не обеденное меню, и путать их

нельзя. Тут уж не до имён или взаимных претензий. Моё право

собственного выбора принадлежит только мне. Особенно в вопросах

искусства. Поэтому и портрет, и его модель, композитор, были немедленно

мной переведены в ранг символа этого права. Несмотря на патологическую

склонность не принимать готовых версий, создавать свои и не

присоединяться к чьей-либо стороне, в этом пункте я встаю на единственно

возможную для меня сторону – на сторону искусства. Сторона,

представленная художником, и есть моя собственная сторона, моя

собственная версия.

В случае невыполнения инструкции меня ожидали карательные

санкции, преимущественно направленные на сферу карьерных интересов,

особенно в их музыкальной части – практически, в планетарном масштабе.

Я очень не люблю, когда мне угрожают. Не люблю также, когда

предъявляют ультиматумы или ставят условия.

Отвратительно, когда искусство унижается политической властью.