Виктор Конов - Епистинья Степанова

От письма веет невероятной, немножко смущенной тоской по дому, по близким людям, по привычным крестьянским заботам. Сколько смысла, сколько чувства вкладывал Филя в каждое слово, и как хорошо это понимали и Епистинья, и Шура. Их всех объединяла, согревала сердечная связь, и каждое слово в письме — знаки забот, тревог, любви, знаки их жизни, понятные и емкие при этой сердечной связи. Письма нельзя читать бегло, а лишь — по слову, тогда они скажут больше. В беглом чтении откроется лишь «плоское» изображение, а тут нужно «объемное», житейское, «сердечное» зрение.

Невозможно передать все чувства, когда держишь в руках уже ветхий листок. Хочется привести письмо целиком, с ошибками и описками, так хорошо передающими живое, настоящее.

«Здравствуй, Шура, мама, дети Женя, Жора и маленький Толя и другая мама. А также и все знакомые и родичи. Шлю я вам свой красноармейский горячий привет и желаю вам хороших успехов в вашей жизни. А еще проздравляю вас с праздником 1-е Мая выпить стакан водки или вина за меня. А я за вас буду стойко защищать нашу необъятную родину. Мы тоже будем встречать 1-е Мая, но в другой обстановке. Шура, пиши письмо, я жду ответ.

Пока до свидания. Целую крепко всех, но очен соскучился за вами. Пиши все новосьти какие у вас есть. Вы наверно сев кончили в колхозе, колосовые.

Шура нащет питания смотрите икономте, чтоб было чего кушать. Сейте в огороде кукурузу на зерно. Но и хозяйничайте. А то на меня пока не надейтесь.

Погода в нас холодная то исьть — нетепло. Пока до свидания.

Филипп Степанов. Пиши за братьев.

1 мая 42.

Степанов Филипп Мих.».

В каждом слове — живое, реальное представление о тех, к кому он обращается, и о том, о чем говорит. И никак, никак Филипп не оторвется от того родного мира, к которому он тянется душой сейчас, когда пишет. Ведь кругом — сырые окопы, смерть, кровь, безжалостный, наглый враг, а где-то — родные люди, весна, сев, разгар особенно желанных сейчас работ. Война же идет почти год, и конца-края ей не видно.

Вглядимся в письмо немножко повнимательней: что там, за словами?

«…Дети Женя, Жора и маленький Толя и другая мама». Сыну Жене было в это время пять лет, Жоре три годика. «Маленький Толя» родился уже, когда Филипп был на сборах. Он пожил восемь месяцев и умер; похоже, что Шура пока об этом Филиппу не писала, чтоб не расстраивать. «Другая мама» — это мать Шуры… Филипп — бригадир, прирожденный крестьянин, и смотрит он на мир широко, видит всех хуторских знакомых и родичей. Красноармейский привет, поздравление с Первым мая и обещание стойко защищать Родину — не пустая формальность. Филипп — весь общественная душа, он сам организовывал первомайские демонстрации, когда колхозники садились в большую арбу и трактор вез ее в райцентр. Позже появился в колхозе грузовик, и на демонстрацию в Тимашевку ездили на грузовике — с лозунгами, флагами, красными косынками. Сев к этому времени заканчивался, впереди лето, настроение у всех замечательное, можно расслабиться, выпить, спеть свою любимую «Ще третьи пивни…».

«Шура, пиши письмо, я жду ответ» — это уже строгий приказ жене, чтоб понимала, что ему плохо, тоскливо и дело это нешуточное. Но строгого тона Филя не выдерживает. «Очен соскучился за вами», говорит он доверчиво и просто. И тянется, тянется к родному миру: «Вы наверно сев кончили, колосовые».

Опять строгие, деловые, обдуманные наказы Шуре по дому, «нащет питания». И, чувствуя свою строгость, Филипп оговаривается: «Но и хозяйничайте». Мол, на мою строгость и советы не обращайте особого внимания, соображайте по тому, как жизнь подскажет.

Письмо это — разговор погруженных в сложную жизнь людей, разговор родных и близких душ о том мире, в котором они живут, о тех обстоятельствах, в которых они оказались. Родные, чистые, доверчивые сердца тянутся друг к другу.

Через четыре дня Филипп прислал еще письмо. Выдалась передышка перед большими боями, Филипп это знает. Письмо оказалось последним.

Написано оно 5 мая 1942 года. А в найденной после войны с помощью Красного Креста и Красного Полумесяца карточке военнопленного лагеря 326 в Германии Филиппа Степанова указано место и время взятия в плен: Харьков, 24 мая 1942 года.

«Здравствуй, Шура, дети Женя Жора Толя и мама и другая мама. Шлю я вам свой пламенный привет и желаю вам всего наилучшего в вашей жизни. Я пока жыв и здоров чего и вам желаю. Шура жеву пока хорошо, погода правда дождливая и сырая холодновато временами но ничего на то война надо пережить. Шура пиши письма почаще пиши все новосьти как в колхозе произошел росчет. Сколько получили денег за 1941 год и за 1942 год вобщим пиши все. Пока до свиданя. Жалей детей хотя пока маленькие необижай но когда они вырастут то пусть жалеют тебя и Бабушку, мое пожелание детям. Если может меня небудет то письмо береги покажеш детям когда они будут большие отец муж сын Филипп Степанов 5 мая 1942 года.

Действ, армия п/п 1415 699

1 бат. 1-я рота пулеметная».

После этого письма хочется помолчать.

Эта мысль «если меня не будет» часто встречается во многих фронтовых письмах. Смерть ходила рядом, погибали товарищи — был и нет его, особенно в пехоте. И всякий раз поражаешься спокойному мужеству писавшего это.

Филипп обращается больше к жене, с ней разговаривает. Если Филипп пишет Шуре, что скучает, то и она писала ему, как плохо ей без него. Они были хорошей парой: «Филипп и Александра Моисеевна работали в колхозе день и ночь. Пара была под стать. Александре Моисеевне дали в районе на слете ударников красную косынку. Это было большой славой, все завидовали…» — пишет о них Евдокия Ивановна Рыбалко. Работала Шура замечательно, как и Филипп. В молодости она была красивой женщиной: статная, плотная, женственная. После войны, когда пришла весть, что Филипп погиб в Германии в лагере, к ней сватались, хотя у нее было двое детей. Она не пошла.

Помнит, конечно, Филипп и о матери. Но Епистинья и сама тактично стоит в сторонке. Она неграмотна, не может написать Филе, как переживает за него, за каждого из сыновей, как каждый вечер, каждую минуту молит Бога пощадить ее мальчиков.

«12 мая войска Юго-Западного фронта перешли в наступление в направлении на Харьков… — пишет Г. К. Жуков.

Утром 17 мая 11 дивизий из состава армейской группы «Клейст» перешли в наступление из района Славянск — Краматорск против 9-й и 57-й армий Южного фронта. Прорвав оборону, враг за двое суток продвинулся до 50 километров и вышел во фланг войскам левого крыла Юго-Западного фронта в районе Петровского…

23 мая 6-я, 57-я армии, часть сил 9-й армии и оперативная группа генерала Л. В. Бобкина оказались полностью окруженными. Многим частям удалось вырваться из окружения, но некоторые не смогли это сделать и, не желая сдаваться, дрались до последней капли крови».