Олег Богданов - Трамплин-полет

Беру шлем с перчатками и подшлемником. Выходим из автобуса. Навстречу идет Константин, а следом за ним плетется Антон. Видно, что он успел изрядно набраться. Еще издали кричит:

- Дядь гонщик, здравствуй. Какой ты красивый! Весь в фирме.

Я молчу. Константин оборачивается, смотрит на приближающегося Антона и говорит:

- Антон, как в такого тощего столько спиртного влезает? Если ты откроешь свой секрет, то, я уверен, на его принципе можно будет построить легковой автомобиль, который по вместимости станет больше автобуса.

Антон шутку не понял и обиделся, поэтому грубо, как это он умеет делать, сказал: - Мальчик Фан! Твое дело - крутить гайки, а не осуждать взрослых.

У Кости заходили желваки. Виталий быстро подошел к Антону, взял его за руку, подвел к автобусу и усадил на раскладной стул:

- Посиди, Антоша, в тени, ты малость перегрелся, и не нервируй людей перед стартом, - поколотят.

Антон покорно сел, уперся локтями в колени, взялся руками за голову, опустил ее и замер.

Алексей, пойдем, - Виталий потащил меня к машинам. - Время. Минут пятнадцать осталось.

Мы двинулись в сторону машин, где многие уже прогревали двигатели. Последние минуты я отвлекся, и лихорадка прекратилась, зато теперь, как бы наверстывая упущенное, она взялась за меня с удесятеренной силой. Я молчал - боялся, что начну лязгать зубами. Ребята прекрасно понимали это состояние.

Костя нарушил молчание:

- В "формулах" проигрались в пух и прах. Ко мне подходил Трофимов, - это тренер сборной, - и сказал...

Костю резко перебил Виталий:

- Фан! Это ты нам потом, после гонки, расскажешь, что тебе сказал Трофимов. Прогрей лучше машину.

- Не надо, - остановил я Костю, - успеется. Пойдем послушаем Вадима. Он, как всегда, над кем-то зубоскалит.

Это был тот самый Вадик, который десять лет назад говорил, что у меня целый табун под капотом и хвост последней лошади выглядывает из выхлопной трубы. Он по-прежнему был такой же зубоскал и в предстартовые минуты становился, как правило, центром внимания всей сборной. Вадика, как и всех, жестоко трепала лихорадка, но на него она действовала по-особому: он начинал травлю анекдотов, которые знал в неограниченном количестве, или рассказывал какие-нибудь комические истории. И теперь, только что, закончив одну из них, без перерыва перешел к другой:

- А знаешь, почему Борода такой злой на меня? - Властимил действительно всегда был подчеркнуто вежлив с Вадимом. - Два или три года назад мы были на гонках в Чехословакии. Смотрю, перед стартом две молоденькие славяночки моют Бороде его машину, да еще с шампунем - чуть ли не вылизывают, а он королем рядом ходит. Я своим говорю - ребята, сегодня Борода не конкурент. Те насторожились. Объясняю - и одну-то бабу нельзя подпускать близко к боевой машине, а он сразу двух - не повезет ему сегодня. Держитесь от Бороды подальше. Все смеются. Борода замечает это - подходит и спрашивает: "Что смешно? Девочка смешно? Машина смешно?" Я ему: "Не, Властимил, все в порядке, я потом тебе расскажу". Он заподозрил неладное и стал приставать ко мне, но я держался крепко, так ему ничего и не сказал. Пошли на старт. И надо же такому случиться - на втором круге Борода улетает в отбойник, "под ноль" разбивает машину, сам чудом остается жив. А я, дурак, возьми, да и расскажи ему после гонки, чего мы смеялись. С тех пор он на меня и сердится, - закончил с напускной грустью Вадим.

Историю слушали уже больше из вежливости - пора было идти по машинам. И как только очередная байка закончилась, все быстро стали расходиться.

- Давай, Леша, - говорит мне Виталий, - застегивайся, зашнуровывайся и вперед.

Открываю дверь, сажусь в анатомическое кресло, шлем кладу рядом на пол (второго сиденья теперь не ставят - все облегчено до предела, даже обивки в салоне нет). Тысячи раз заводил двигатель перед стартом, и каждый раз эта процедура по-прежнему волнует меня: включаю "массу"... тумблер зажигания - оживают приборы, застрекотал и замолк топливный электронасос, указательный палец левой руки кладу на большую красную кнопку пуска, нажимаю, клацает втягивающее реле, взвизгивает стартер, и мотор, чихнув пару раз и что-то пробубнив, вдруг просыпается. Пока он прогревается, Костя стоит рядом с машиной, слушает и смотрит через открытую дверцу на приборы. Даю перегазовку - быстро нажимаю и отпускаю педаль газа - мотор мгновенно отзывается, взрываясь оборотами, от его звука щекочет в ушах и отдается где-то в животе. Даю перегазовку еще и еще раз. Доволен - голос у двигателя чистый и звонкий. Костя показывает большой палец и отходит от машины, хлопая дверцей. Я понимаю его - хочет проверить работу рации. Быстро надеваю подшлемник - шерстяной чулок тонкой вязки с окнами для глаз - надеваю шлем, подключаю его к бортовой радиостанции и слышу Костин голос: "Раз, два, три... проверка... раз, два, три..." Отвечаю, глядя через лобовое стекло на него, уже обвешанного секундомерами, в наушниках: "Нормально, Фан. Я готов".

Прошел мимо судья и, хлопнув рукой по крыше, показал мне, что надо уже выезжать. Включаю передачу и медленно выкатываю из "закрытого парка" к выходу. Здесь к судейской машине уже пристроились "Лады" чехов - Властимила и Иржи, а в зеркалах заднего вида появился подтягивающийся ко мне автомобиль Генриха. Кавалькада машин выстраивалась на прогревочный круг. Это обязательная церемония перед гонкой. Все стартующие в порядке показанного накануне времени проезжают за судейской машиной один круг, здесь, в Киеве, получается полтора, и выстраиваются на старте. По идее, за время круга надо попытаться прогреть шины, чтобы они размягчились, но практика показала, что это все равно не успеваешь сделать. Поэтому как только мы трогаемся, я больше уделяю внимание тормозам. Вот их-то прогреть нужно хорошо, и тогда никаких неожиданностей при первом торможении после старта не будет. Я чуть отстаю от Иржи, разгоняюсь и интенсивно торможу. Затем опять проделываю все снова. Так с черепашьей скоростью мы двигаемся вперед. Выходим на стартовую прямую. Когда же кончится эта мука! Впереди еще целый круг! Я представил его себе, как когда-то, с высоты птичьего полета. Трасса по контурам похожа на голову неудачника-волка из "Ну, погоди!", но с заячьими ушами. Сейчас мы ползем по "нижней челюсти" к "затылку" - это и есть стартово-финишная прямая, она самая длинная - около восьмисот метров. И во время гонки уже к ее середине двигатели выходят на предельные обороты: где-то восемь - восемь с половиной тысяч, а по скорости это 190-195 километров в час. В конце прямой, там, где у "волка" заканчивается челюсть, - левый поворот под небольшим углом. Его можно пройти километрах на ста семидесяти. Сейчас мы его проползаем на пятидесяти и начинаем "подниматься" по первому "уху". Дорога здесь немного идет вверх. До захода в левый вираж больше семисот метров. Скорость на подходе, как правило, предельная. Сам поворот, а точнее, разворот градусов на двести десять, имеет сильный наклон профиля, и скорость в нем около ста двадцати пяти. Пройдя его, начинаешь "спускаться" к "голове", а через двести метров делаешь правый разворот (скорость около ста пятнадцати) и вновь карабкаешься те же двести метров, но уже по второму "уху". Здесь скорость на развороте около ста тридцати, и "скатываешься" к так называемому девяностоградусному повороту. Его проходишь на ста двадцати и попадаешь на "голову волка". Метров сто по "голове" и, пройдя эс-образный поворот или, как мы его называем, "эска" (левый-правый), на скорости ста сорока километров попадаешь волку на "морду". На отрезке прямой в триста метров до "кончика носа волка" успеваешь набрать около ста девяноста пяти километров в час, но потом приходится сильно тормозить - на "носу" в повороте скорость сто десять. С "носа" съезжаешь к "подбородку" - последний поворот, называемый у спортсменов - "гаражный". Его можно осилить на ста сорока пяти, но для этого требуется очень смело действовать. Ну, вот и все. Мы подползаем к старту. Нас останавливают каждого у своего места. Первый ряд - три машины. Слева направо: Властимил, Иржи и я. Второй ряд - две машины: Генрих и Вадик. Третий ряд - три...