Галина Матвиевская - Владимир Иванович Даль 1801-1872

Из этого и из многих других слов вашего письма я должен заключить, что вы обвиняете меня в каком-то общем против вас заговоре, - я отдал вас на общую потеху, - я не помешал людям безжалостно терзать вас! - Любезный Даль! Я никогда ни письменно, ни словесно никогда не обманывал, а потому надеюсь, что вы поверите мне, когда я поклянусь вам честию, что мысль смеяться над вами или отдавать вас другим на посмеяние никогда меня не касалась; если же, по вашему мнению, я виновен в том, что не воспретил того другим, то на это отвечу вам, что в то время я никак не мог себе вообразить, чтобы сплетня глупой девчонки могла до такой степени сбить с толку умного человека. Вы и тогда, и после обращением своим имели всю возможность доказать нелепость ее вымысла. Если вы этого не сделали из презрения, то зачем же было все это принимать так к сердцу? Зачем до сих пор показывать столько огорчения? Я тогда же сказал вам, с какой точки смотрю на эту глупость. - Но отчего включили вы меня в общую опалу? Если и в этом помогли сплетни, то я бы, кажется, имел полное право не просить, а ожидать от вас, и не через год, а тотчас же, подробного объяснения. Оно бы убедило вас, что если я питаю к кому дружескую привязанность и искреннее уважение, то уж, конечно, этот человек не может быть смешным ни свету, ни мне.

Еще одно слово на последние слова вашего письма: если мне удалось сколько-нибудь сделать вам добра, то уверяю вас, что я не считаю вас в долгу, вы и мне и службе отплатили вполне и с избытком. Это достаточно ответит на вашу посредственность, бесполезность и проч. Вы довольно знаете, что вы мне нужны и что заменить мне вас некем. От души спасибо, вам за личную привязанность, — больно было бы думать, что вы при мне только по долгу: но что делать мне, когда вы тут же прибавляете, что вы и вперед не видите здесь себе никакой отрады, и что вам остается удалиться из Оренбурга куда бы то ни было? Следовать ли мне моему или вашему внушению? Я говорю с вами откровенно и от вас ожидаю того же.

После положительного вашего отзыва о кочевке я не должен вас приглашать сюда. - Приглашение было бы похоже на принуждение и потому не повторю его, хотя бы вы были для меня здесь совершенно необходимы; но почему бы не приехать хоть на несколько дней детям и матушке? Вы можете обещать ей, что приедете после и сдержать обещание, если мысли ваши сколько-нибудь изменятся. - Я для вас нарочито построил дом, объявил, что вас ожидаю, а потому прошу вас, если уж решительно ни вы, ни семейство ваше сюда быть не хотите, то скажите об этом одному мне, а других держите в неизвестности, без чего назначенное вам жилье могут пожелать занять люди, которых я не желаю. В. Перовский». По-видимому, эти уговоры достигли цели, так как 12 июня Даль пишет, что вскоре собирается с матерью и детьми на “кочевку” к Перовскому.

Между тем служебные, научные и литературные дела В.И. Даля весной и летом 1839 г. шли вполне успешно. Много внимания и времени он посвящал организации музея. Об этом свидетельствуют документы ГАОО и письма Даля к академику Брандту. Так, в записке, поданной им 4 апреля Перовскому[ 82ГАОО, ф. 6, оп. 10, № 4623, л. 30.], приводится примерный расчет денежных средств “для занятия чучельников работой и вообще на устройство всего необходимого для основания местного собрания животных”. Полученная им под расписку требуемая сумма в 731 рубль предназначалась для отделки “рабочей комнаты для занятий чучельников”, ее отопления, освещения, устройства застекленных шкафов, а также для приобретения животных и выплаты чучельникам жалования и кормовых. Молодых людей часто посылали в экспедиции, откуда они привозили шкуры зверей и птиц.

В сентябре из Петербурга вернулись и два их товарища, которые получили более высокую квалификацию. Перовский распорядился: “Обучавшихся в Санкт-Петербурге у академика Брандта чучельному искусству малолетков Оренбургского казачьего войска Скорнякова и Лысова поручил я в непосредственное ведение состоящего при мне чиновника особых поручений коллежского советника Даля”[ 83Там же, л. 40.]. Академику Брандту Даль сообщил, что после приезда им предложили в виде испытания изготовить чучела нескольких мелких птиц и что с заданием они справились прекрасно.

В.И. Даль продолжает посылать в Зоологический музей шкуры различных редких животных, а 25 мая пишет Ф.Ф. Брандту, что в Петербург отправлены живой верблюд и слон, которого бухарский эмир подарил царю[ 84ПФА РАН, ф. 51, оп. 3, № 8, л. 73 об.].

В 1839 г. готовился к печати выполненный В.И. Далем перевод с немецкого первой части сочинения профессора Казанского университета Э.А. Эверсмана “Естественная история Оренбургского края”. В примечаниях, которыми Даль снабдил перевод, видно, насколько глубоко он изучил природу Оренбуржья и зауральских степей.

Результаты своих наблюдений Даль публиковал и в столичных изданиях. В том же году он поместил в “Санкт-Петербургских ведомостях” серию статей, в которых знакомил столичных читателей с далеким Оренбургским краем. Корреспонденция от 24 марта была посвящена знаменитым оренбургским буранам. “Вьюга или метель, - читаем в статье, - которую мы знаем больше или меньше по всей России, принимает в обширных степях наших совсем иной, своеродный вид и на востоке и юго-востоке известна собственно под именем бурана”. Даль замечает, что слово это принято от кочевых и полукочевых народов, а затем дает описание зимнего и летнего буранов [58], с ними он был знаком очень хорошо, так как зимы в то время отличались суровостью. Как писал несколько позже один из оренбургских старожилов, снега и бураны были настолько обильны и свирепы, что во время последних крепостные ворота запирались, в них впускали только приезжавших в город, но из города даже в слободу не выпускали. Обилие снегов было так значительно, что некоторые улицы были совершенно занесены, торчали только концы труб, и жители выходили через прорытые галереи. Как пример, приводится случай с В.И. Далем, который, возвращаясь ночью, заблудился вблизи дома, после долгих скитаний по непролазным сугробам лошадь отказалась везти его далее. Усадив кучера в сани, закутав его полами своей дохи, Владимир Иванович решил ждать рассвета, когда рассвело, то оказалось, что лошадь уперлась в дымовую трубу занесенной избенки.

Среди разнообразных дел, заполнявших жизнь Даля в 1839 г., были и совсем неожиданные, например хлопоты, связанные с меблировкой нового дома для военного губернатора[ 85ГАОО, ф. 6, оп. 5, № 11508, л. 1-2.]. Даль излагает просьбу Перовского к министру внутренних дел “исходатайствовать у Государя Императора единовременную сумму, сколько сочтено будет нужным, для снабжения вновь отстроенного в Оренбурге казенного дома всем необходимым как относительно убранства и меблирования самих комнат, так и устройства прочего хозяйства”. Из других документов этого архивного дела следует, что необходимая сумма была отпущена и началась работа по оборудованию дома, продолжавшаяся до отъезда Перовского из Оренбурга зимой 1841 г., жить в новом доме ему довелось только во второй период правления краем, в 1851-1856 гг.