Анатолий Маляр - Записки одессита. Оккупация и после…

На ул. Ришельевской угол Греческой начал работать кинотеатр им. ХХ-летия РККА (потом — им. Фрунзе). Одной из первых кинокартин, показанных в нем, был фильм «За тих, хто в морі» — именно так, на украинском языке, было написано на большой афише. На ней же изображалось само море и торпедный катер, рассекающий волны.

Мой друг Ленька читал пока еще слабовато, но прочитал очень быстро: «Затих кот в море!» Удивительного в этом ничего не было — мы в тот день потопили котят в сливном люке дворового туалета. Такая работа хозяевами окотившейся кошки была оценена по пять рублей за голову.

Соседи из всех ближайших дворов часто предлагали нам «халтуры» по переноске угля от подъездов до мест хранения или доставке стройматериалов… Мы никогда не отказывались. Жильцы, нанимавшие нас на подобные работы, считались небедными. Это были продавцы газированной воды, арбузов, рубщики мяса на Привозе, работники артелей — в общем, солидные люди, для которых кусок хлеба не был мечтой.

В школе моими соучениками были такие же полусироты с примерно равными материальными возможностями. Под стать ученикам, в начальных классах были и учителя. Одна учительница вела все предметы, кроме физкультуры и арифметики, учила нас чистописанию и строго наказывала за кляксы.

Учитель арифметики, Иван Григорьевич, очень сложно объяснял, как нужно умножать и делить дроби. Мало кто из детей понимал что-то в его изложении. Проще было сесть дома с задачником Перышкина и додуматься до всего самостоятельно. Зато он уверенно рассказывал нам о перспективе обучения в ремесленных училищах: «Там через три года можно будет научиться специальности и начать зарабатывать деньги!» — при этих словах он смачно щелкал пальцами. Видимо, учитель любил деньги, но сам никогда ими не обладал.

Ремеслух было много. Учащиеся в них ребята выглядели неприглядно, было видно по их голодным глазам, что их кормят не лучше, чем нас наши полунищие мамы.

Учителям платили такие зарплаты, что более грамотных найти было невозможно, но почему-то и они не хотели работать слесарями…

Когда кто-то из школьников находил в развалке что-то стоящее и приносил в школу, то учителя с грозным видом отбирали вещь, якобы за то, что нельзя такое приносить в школу. Так у меня учительница отобрала книгу на немецком языке про Дрезден, в которой были цветные фотографии этого города до его уничтожения. При этом она так озверела, что я побоялся рассказать маме о случившемся.

Уровень нашего обучения в школе был настолько низким, что мы с трудом читали дешевые книжки-гармошки для детей, продававшиеся в магазине «Два слона» — «Возьмем винтовки новые…» и прочие подобные.

Научился я читать, когда заболел и нашел дома дореволюционное издание А. С. Пушкина в бархатном переплете. Недели за три я одолел эту книгу и многое запомнил наизусть. После этого стал читать все, что мне попадалось на русском или украинском языках.

После второго класса меня перевели в школу № 116, расположенную по Ришельевской № 32. Во двор школы можно было попасть и с Успенской, 44.

Перед началом занятий школьники собирались во дворе, казавшимся нам просторным. Играли в маялку, которую мастерили из кусочка меха с грузилом (каждый — свою). Играли и в чет-нечет на «кины» — куски пленки из фильмов, и в «пожара» — на мелкие деньги. Все игры сопровождались громкими криками и иногда заканчивались драками.

В классе я сидел на одной парте в Вовой Баланом, у которого отец тоже погиб, и мама его возила в ленинградское Нахимовское училище, но из-за каких-то проблем со зрением его не взяли. Недалеко от нас сидел наш друг Вова Будниченко, у которого отец пришел с фронта, но излишне часто «воспитывал» Буду, как мы его звали, в свободное от работы время посредством ремня.

Мы знали, что Вова боится своего отца панически, и решили подшутить над ним. После окончания занятий подошли к Буде и объявили: «Учительница сказала нам, чтобы мы пошли к тебе домой, и рассказали твоему папе, как ты себя ведешь, и еще — о твоих двойках». Мы учились не лучше его, но он поверил, купился.

— А вы скажите, что у меня дома никого не было.

— Как мы можем обманывать учительницу?! — Мы же октябрята, честные ребята!

Вова Буда пошел домой, мы — за ним. Он стал психовать, бросать в нас камни, но мы шли. Тогда Буда нашел ржавую трубу и кинулся с ней наперевес в атаку.

— Ладно, мы скажем, что никого не было дома, но ты — тоже октябренок!

— Идите на х…!!! — глаза Буды налились кровью, как у быка.

Он поднял трубу и пошел на нас.

— Хватит пить мою кровь!

Мы не стали дожидаться развязки, и срочно пошли в противоположную сторону.

В Одессу на руководящие должности со всего Союза хлынули коммунисты-тыловики. Как организовывать приличные кормушки, их учить было не нужно. Большинство вернувшихся в город одесситов «Золотого теленка» читало. Открылись всевозможные тресты, управления, артели, ЖЭКи и еще много чего…

Те, кто побывал на «территории, временно занятой врагом», оставались в таком же положении, как при румынах или немцах. Их не принимали даже на обычную работу, соответствующую их квалификации.

Еще до окончания войны одесское городское и обласное руководство распределило между собой дачные участки вплоть до шестнадцатой станции Большого Фонтана, но дома отдыха и санатории не тронули — при Сталине такого делать было нельзя. Те, кто вернулся с фронта после Победы, заселили дачные участки Люстдорфской дороги. Центр города продолжал жить в коммуналках, привычно по-нищенски…

Среди приехавших из эвакуации далеко не все были пламенными большевиками. Нахлынувшая в Одессу еврейская беднота была такой же нищей, как и наши мамы, и очень часто без мужей. Единственное отличие состояло в том, что их легко принимали на работу. Среди их детей встречались пацаны, наши сверстники, воспитанные плаксами. Наверное, это качество было семейным. Их заунывные жалобы «я — бедный еврей, у меня ничего нет…» никого не трогали. Почти все одесситы жили не богаче…

Те, кто мог им помочь, шутили: «Вся власть в Одесса — наша. Наши чекисты, наши коммунисты! И мир не без добрых людей, но плачущий еврей позорит нацию». Так высказался как-то мой одноклассник Мермельштейн.

Повезла меня однажды мама «на откормку» к своей сестре Ефросинье в город Измаил. Они тогда жили значительно лучше нас. Недалеко от берега Дуная я зашел в школьный магазин и разговорился с продавцом.

— Говорят, в Одессе спрашивают, «а что я с этого буду иметь?» Это правда?

— Так у нас говорят, это правда. Только говорят такое не мне. Что с меня можно иметь? Длинную шею и мокрую жопу, как в анекдоте про гусей, с которых, правда можно иметь еще и жир… — Так я объяснил продавцу тетрадок уровень своего благосостояния. Ему стало очень смешно: