Александр Лесс - Непрочитанные страницы

— Как?.. Каким образом?..— спросил удивленный писатель.

— Да я семнадцать лет жил в СССР. Отец у меня там работал. И я, как научился читать по-русски, так и взялся за ваши книги, А теперь я — шофер такси. И, честное слово, часто вас вспоминаю. Но никогда не думал, что увижу,— говорил он, продолжая все еще с любопытством рассматривать Кассиля.— Вы для меня — мое советское детство и, между нами говоря, немножко еще и мечта о моем американском будущем. То есть не только о моем, но и о нашем... Понятно?..

Собеседник писателя замолчал, но вдруг, взглянув на часы, виновато улыбнулся:

— Ну, ай бэг ё пардон, извините... Мне надо в машину... Я сегодня еще почти ничего не заработал...

И через минуту под окном заурчал мотор.

...Все это произошло так внезапно и стремительно — и появление негра, и беседа с ним, и его поспешный уход,— что Кассиль смог осознать случившееся уже поздно вечером, когда приехал в отель. И тут-то он спохватился, что в волнении и спешке не записал ни имени, ни адреса своего заокеанского питомца-читателя. Но, может быть, он прочтет эти строки и откликнется, этот чикагский шофер, черноликий друг советского писателя?!..

ОШИБКА БРЮСОВА

Сергей Петрович Бородин, подарив мне с дружеской надписью свой роман «Звезды над Самаркандом», сказал, как всегда, с оттенком легкой иронии:

— Если в вашей «копилке литературных курьезов» есть еще место — могу сообщить любопытный случай. О нем я почему-то вспомнил сейчас, когда надписывал вам роман.

Разумеется, я тотчас же извлек блокнот и услышал следующую историю, и комичную и поучительную одновременно.

— Почти невозможно предвидеть, как сложится творческая судьба того или иного художника, трудно угадать, как, когда и на каком пути раскроется его дарование. В этом вопросе порой ошибаются даже признанные литературные авторитеты.

Я, например, начал сочинять в девятилетнем возрасте — писал маленькие очерки и печатал их в разных приложениях к детским журналам. В то время я считал себя писателем в большей степени, чем теперь. Затем увлекся живописью, твердо решил стать пейзажистом и долгие часы проводил в студиях Пролеткульта. Потом подумал, что прежде, чем стать живописцем, надо получить широкое гуманитарное образование, и с этой целью в тысяча девятьсот двадцать втором году поступил в Литературный институт, которым руководил Валерий Яковлевич Брюсов.

Вскоре для меня стало очевидным, что я буду заниматься литературным трудом. А литературный труд виделся мне лишь в поэзии — тогда я писал и печатал только стихи,

В двадцать четвертом году, вернувшись в Москву из Бухары, я написал несколько рассказов, которые позже вошли в книгу «Последняя Бухара». Я дал их прочитать Брюсову. Он прочитал и сказал:

«Нет, прозаик из тебя не получится; проза требует большей твердости, а ты прирожденный поэт».

Но в данном случае Брюсов ошибся,— поэт из меня так и не получился...

ПОИСКИ «КОНЯ»...

— Тридцать лет назад я работал репортером в ульяновской газете «Пролетарский путь».

Однажды я узнал, что в Ульяновск приехала Мариэтта Сергеевна Шагинян.

Она поселилась в гостинице — большом каменном трехэтажном здании, в котором, по преданию, был заключен Пугачев.

В то время я писал небольшие рассказы, но печатать их стеснялся. Опубликовал только один рассказ — подражательный рассказ «Пахом»,— его я послал на конкурс, объявленный ульяновской городской газетой.

С трепетом вошел я в гостиницу. Я чувствовал неодолимую потребность показать свои рассказы такой крупной писательнице, посоветоваться с ней, узнать ее мнение.

Мне сказали, что номер, в котором остановилась Мариэтта Сергеевна, находится на втором этаже.

По решетчатым чугунным ступеням я поднялся на второй этаж, подошел к двери и робко постучал.

Молчание.

Я постучал более решительно.

Никакого ответа.

«Она плохо слышит,— сказал проходивший мимо истопник, неся охапку дров.— Возьми полено да и стукни в дверь как следует!..»

Я постоял несколько минут в раздумье, затем выбрал кругляш и энергично стукнул в дверь.

Послышались шаги, дверь распахнулась, и в неясном свете зимнего дня я увидел фигуру женщины в халате. Она чем-то напоминала слетевшую с насеста птицу.

«Вы почтальон?» — спросила она.

«Нет, я не почтальон»,— ответил я.

«А кто же вы?..»

От волнения я не мог произнести ни слова.

«Мариэтта Сергеевна, я пишу... рассказы...» — наконец выдавил я.

Услышав эту фразу, писательница поморщилась и сказала:

«Ну, входите...»

Она предложила мне сесть и спросила, что я пишу и о чем. Она внимательно слушала, одобрительно кивала головой, иногда улыбалась и вдруг совершенно неожиданно спросила:

«Скажите, кто сейчас командует республиканскими войсками в Испании?..»

Я почувствовал, что холодею. Как на грех, я запамятовал фамилию нового командующего.

«Не знаю»,— честно признался я.

Тут произошло невероятное.

Гневно вращая глазами, писательница замахала руками и стала кричать:

«Как же вы хотите стать писателем и не знаете, кто сейчас командует республиканскими войсками в Испании?.. Как вы можете не знать таких крупных событий международной жизни?..»

Она долго еще бушевала и отчитывала меня, и я готов был провалиться со стыда сквозь все этажи этой чертовой гостиницы.

Постепенно Мариэтта Сергеевна успокоилась, гнев ее прошел, и она сказала:

«Ладно... Оставьте ваши рассказы и заходите в это же время через неделю...»

Я ушел в тягостном настроении, убитый и удрученный.

Всю неделю я терзался сомнениями, думая только о предстоящем свидании.

В назначенный час я подошел к заветным дверям.

Теперь меня уже не нужно было учить, как их открывать. Я выбрал аккуратное поленце, стукнул в дверь и через минуту увидел Мариэтту Сергеевну. Она улыбалась.

«Будем пить чай с вареньем!» — сказала она.

«Боже! — пронеслось в голове.— Если меня встречают чаем с вареньем, значит, я написал великолепные рассказы!..»

Мариэтта Сергеевна усадила меня рядом с собой и стала расспрашивать, сколько мне лет, кто мои родители, кого я люблю из писателей.

Я все ждал, что она заговорит о моих рассказах, но Мариэтта Сергеевна молчала.

После чаепития писательница сказала:

«А теперь поговорим о ваших рассказах...»

Из ее слов я понял, что я человек не без способностей, что один рассказ она могла бы рекомендовать какому-нибудь московскому журналу, но не советует печататься...

«У вас еще нет своей темы,— сказала она.— Нет своего коня. Ищите своего коня!.. И когда вы найдете его, можете смело въезжать в литературный ряд... Пусть грива вашего коня будет не очень хорошо подстрижена — не беда! Зато все увидят, что вы сидите на коне!..»