Владимир Васильев - Батальоны вступают в бой

— И что же Вотан подбросил своим почитателям?

— Сущие пустяки, — улыбнулся Николай Михайлович, — например, триста сорок вагонов колючей проволоки, затем…

И он начал перечислять все, чем располагала неприятельская оборона. Правду сказать, цифры ошеломили меня.

К прорыву этого рубежа мы готовились основательно и протаранили его с великим трудом. Бои были тяжелые, кровопролитные. Немцы действительно дрались здесь как буйволы. И все же наши богатыри одолели «рыцарей Вотана». Только наш полк уничтожил свыше тысячи трехсот фашистских солдат и девять танков.

Пленный обер-лейтенант все разводил руками и охал. Он не мог понять, как русские смогли одолеть неприступную крепость. Ему Виноградов напомнил:

— А как новгородцы под водительством Александра Невского разбили непобедимых ливонских рыцарей? Ведь они, ваши предки, тоже верили, что изображение буйвола на щитах и рога на шлемах спасут их от погибели. Ваша стратегия с гнилым корнем: вы всегда до фанатизма верили и продолжаете верить, что ваше оружие магическое, непобедимое, освященное самим Вотаном. А Вотан, как видите, утонул на дне Молочной.

Мы засмеялись. Офицер промолчал. Он с интересом посмотрел на худощавого русского командира. Ведь ему, воспитаннику вермахта, с детских лет внушали, что Иван — болван. А тут полковой разведчик, типичный Иван, с простым открытым лицом, со славянской округлостью в глазах, своими вопросами и репликами явно загнал чистокровного арийца в тупик.

Но особенно обер-лейтенант выпучил глаза, когда Виноградов поправил пленного, когда тот, приведя широко известное высказывание, приписал его не тому автору.

— Нет, ошибаетесь, — сказал Николай Михайлович, — этот афоризм принадлежит не фельдмаршалу Мольтке, а Клаузевицу. Мольтке лишь перекроил его на свой лад: «Политика, к сожалению, неотъемлема от стратегии…»

Через день обер-лейтенант, уже на допросе в штабе армии, признался, что они, занимаясь в военной академии, прекрасно изучили военную топографию русской земли, но совсем не вникли в душу русского человека, за что и поплатились.

Запорожская степь — сплошная равнина: ни лесочка, ни рощи. Места мне знакомые. Это здесь в тяжелую годину мы попали в окружение. Тут я, Ковалев, Курдюков и Калинкин попали под танки Клейста.

Жаль, что сейчас рядом со мной нет Курдюкова. Где-то он сейчас?

На Гуляй-Поле мои глаза невольно искали холмик недалеко от станции Пришиб. Тут остался мой друг Федор Андреевич Ковалев. Мы отомстили за него. А главное, сдержали слово — вернулись…

Вдруг на степной глади в стороне Ивановки зачернели три точки. Они росли. По этому пути в тот трагический день на «эмке» мчался командующий 18-й армией генерал Смирнов. Кучерявый, который вернулся из санбата, посмотрел в бинокль.

— Солдаты…

— Наши или фрицы? — заинтересовался я.

— Кажется, наши…

Я не встречал немцев, выходящих из окружения. Фашистское войско в отличие от нашего напоминает армию наемных солдат. У них строгий, раз и навсегда заведенный порядок: умри, но обедом накорми вовремя; умри, но дай солдату выспаться; умри, но обеспечь наступление поддержкой танками, артиллерией и самолетами. Без офицера солдат не знает что ему делать.

Я убедился, что на войне любая, даже самая образцовая схема управления войсками, любой план сражения или распорядок фронтовой жизни не должны переходить в шаблон. Сила, действующая по трафарету, не имеет успеха.

Наши разведчики, зная пунктуальность немцев во всем, смело действовали в часы их обеда и сна. Наши командиры, зная излюбленные приемы вражеской тактики, нередко использовали это в своих интересах.

Мышление советских воинов гибче, тоньше. И это сказывалось во всем, даже в военной пропаганде. Немецкие листовки, газеты, подделанные под советские, выпускались настолько грубо, топорно, неумно, что вызывали лишь смех над их сочинителями.

Обо всем этом я успел подумать, пока Кучерявый смотрел в бинокль. Но вот он его опустил и предложил махнуть на «козлике» навстречу трем неизвестным воинам. Ими оказались Иванов и братья Кругловы. Их потянуло к месту давней трагедии. Тогда соединения Клейста решили судьбу нашей армии не без авантюризма. Ведь они прорвались к нам в тыл одними танками да машинами, груженными боеприпасами и бензином. Пехоты не было. И окажись гут наши артиллерийские заслоны и другие противотанковые средства, врагу бы несдобровать. А у нас даже радиосвязь не сработала как следует.

Наш «козлик» остановился там, где братья Кругловы один на один встретились с немецкими танками. Павел и Михаил рассказали Иванову, как вывернулись из-под гусениц.

Мы помянули добрым словом Андрея Курдюкова, который научил Кругловых да и многих других бороться с танками, и разошлись.

96-я гвардейская стрелковая дивизия держала путь к никопольскому плацдарму, который немцы все еще удерживали на левом берегу Днепра. Наш полк временно находился во втором эшелоне, что нам и позволило совершить небольшую экскурсию к месту прежних боев.

Теперь наши роли переменились: мы наступали, а противник отходил. Однако он был еще сильный.

Его 9-я и 17-я пехотные дивизии прочно зацепились за левый берег Днепра, и столкнуть их в реку не так- то просто. Пленный солдат Отто показал, что у них много и орудий, и танков.

Ставка вермахта еще на что-то надеялась: плацдарм сохранялся для «решающего контрнаступления на Донбасс».

Однако ни приказы Гитлера, ни мощные укрепления, ни февральская грязь — ничто не спасло фашистов. Они были сброшены в Днепр.

Правда, первая наша атака не принесла успеха. Мы понесли большие потери и отошли. Комдив предоставил нам ночь на подготовку. Но солдаты рвались в бой вечером. Я обратился к комдиву с просьбой разрешить повторить атаку с наступлением темноты. Он не стал возражать.

Ночные удары решили исход борьбы в нашу пользу.

Верховный Главнокомандующий за ликвидацию никопольского плацдарма объявил благодарность всему личному составу фронта, который теперь именовался 4-м Украинским.

Вечерняя зорька уже догорала, когда лейтенант Кучерявый, забравшись на голый тополь с разбитым скворечником, радостно закричал:

— Вижу Днепр! Товарищ подполковник, Днепр! Рукой подать…

Под деревом повар Володя, орудуя финкой, вскрывал консервную банку. Он попросил Василия:

— Так принеси водички к чаю!

Со стороны чудом уцелевшей хуторской хаты донеслась раздольная украинская песня:

Это запел Петр Сигал. Ему подыгрывал на гармошке Масюк. Они явно настроились отдохнуть. Да все мы не против плотно поесть, побаловаться чайком и как следует выспаться.