Ирэна Высоцкая - Мой брат Владимир Высоцкий. У истоков таланта

Бабушка принадлежала к прекрасной «породе» вечно молодых людей. Очень добрая, веселая. Смеялась так заразительно, что даже самые хмурые лица расцветали в улыбке. Алексей Владимирович вспоминал, как чрезвычайно обиделся, когда его, малыша, подвели к директору гимназии, где когда-то училась Ирина Алексеевна, и тот отреагировал следующим образом: «А-а-а! Это сын Ирочки-хохотушки». Бабушка была очень остроумная. Одной фразой она могла так передать суть человека, что подобной образной характеристике позавидовал бы любой сатирический журнал. Это, наверное, от нее у всех Высоцких – страсть к хохмачеству, умение заряжать сам воздух доброй шуткой. Как-то после войны бабушка заказала своему второму мужу, Георгию Лукичу, и сыну Алексею у портного пижамы. Георгий Лукич потребовал сделать на брюках шестидесятисантиметровый клеш.

– Жорж, – изумился папа, – зачем такая необъятная ширина?

– Боб, как ты не понимаешь? Жорж у нас «аристократ». Он надевает пижаму в ботинках, – смеясь, объяснила бабушка.

С тех пор, когда речь заходила о Георгие Лукиче, мы его именовали не иначе как «аристикратом».

Другая ее характеристика второго мужа уже серьезная: «Жорж – мой посох».

Ирина Алексеевна Высоцкая со старшим сыном Семеном

Ирина Алексеевна всегда была естественна и проста в общении со всеми, не взирая на чины и звания, – качество, присущее лишь настоящей интеллигенции. А как любила модничать! «Девочка, – говорила она моей маме, – умирать буду, но если скажут, что готова примерка – тотчас стану здоровой». Театр и литература были ее страстью. Не пропускала ни одной премьеры в Киеве, причем признавала лишь первый ряд, была в курсе всех литературных новинок, хотя профессия врача-косметолога отнимала у нее массу времени. Нам, своим внукам, она постоянно присылала подписки на собрания сочинений любимых писателей: Льва Толстого, Джека Лондона, Леона Фейхтвангера, Конан Дойля, Жюля Верна… Лучшего подарка для нас и придумать нельзя было.

В молодости бабушка любила розыгрыши. Так, она вспоминала, что даже в шутку однажды венчалась с одним из своих поклонников, за которого и замуж-то не собиралась. У нее были роскошные, ниже пояса, косы золотистого цвета.

Сколько себя помню, столько помню и фотографию в широком багете: бабушка, совсем юная, слегка запрокинула голову, сзади змеится толстая коса. Она в темно-синем платье с черным воротничком. Наверное, в форме гимназистки. Однажды, распустив роскошные волосы, бабушка снялась под «кающуюся Магдалину».

Кстати, бабушкины волосы послужили и одной из косвенных посылок к разводу. Владимир Семенович уехал в командировку, а бабушка в его отсутствие по совету подруг постриглась, хотя дедушка был категорически против. Уже на вокзале разразился скандал…

Бабушку с Георгием Лукичом мы разыскали в Евпатории. Слева направо: Саша и Александра Высоцкие, Георгий Лукич, Ирина Алексеевна и Ирэна Высоцкие

…Характер Ирины Алексеевны не изменится и в будущем.

– Ни один мужчина не будет мной командовать, – говорила бабушка уже своему взрослому сыну Алексею.

На что он, смеясь, отвечал:

– Мама, ну какой же я мужчина! Я твой сын.

Но это была не властность. Скорее, стремление убедить себя в собственной твердости, ведь она была очень доброй и отходчивой.

Ирина Алексеевна очень любила Киев. В середине 1960-х годов сыновья Семен и Алексей, жившие в то время в Москве, убеждают ее переехать к ним. И тут происходит курьезный случай. Бабушка, папа, мама и я едем в троллейбусе. Ирина Алексеевна, как всегда, модно и красиво одета. Конечно, выглядит моложе своих лет. Вдруг на бабушкину голову в шляпке опускается свернутая в трубочку газета, и стоящий рядом мужчина кричит: «Эй, стиляга, уступи место!»

Вернувшись к нам домой, на Куусинена, тогда она называлась 1-я Хорошевская улица, бабушка со слезами на глазах воскликнула: «Буду в Киеве камни на мостовой целовать, а в Москву никогда не перееду!»

Была труженицей. Несмотря на очень обеспеченное детство, юность, всю жизнь проработала косметологом в парикмахерской. Уже в преклонном возрасте жаловалась моей маме, как болят ноги. Но работу не бросала. Никогда не умела готовить. Ее мать говорила: «Зачем тебе это, если есть стряпухи». С Ириной Алексеевной всю жизнь прожила Наталья Ивановна, Наточка. Ее домоправительница. Она пришла к бабушке совсем молоденькой девушкой. Это был свой, родной, близкий человек. Прекрасно знавший всю нашу многочисленную родню. Со слабостями и сильными сторонами.

Ирина Алексеевна Высоцкая в юности

Но вернемся во временном отношении назад. Это необходимо, дабы внести ясность в некоторые моменты биографии бабушки. В начале тридцатых Владимир Семенович и Ирина Алексеевна Высоцкие разводятся. И она вновь возвращается в Киев.

21 сентября 1941 года советские войска были вынуждены оставить столицу Украины. Начинается страшная оккупация. Ирина Алексеевна не успевает эвакуироваться. А она – крещеная еврейка, мать двух офицеров-коммунистов, фронтовиков. Узнай об этом фашисты, ее не миновала бы участь более чем 100 тысяч советских граждан, главным образом евреев и военнопленных, убитых гитлеровцами в Бабьем Яру. И она выправляет документы, став Дарьей Алексеевной Семененко (фамилия ее второго мужа, Георгия Лукича). Вот почему Семен Владимирович Высоцкий так называет свою мать, а мою бабушку. В подтверждение тому – сохранившийся документ. Это справка от 9 сентября 1942 года, г. Киев.

Клиенткам к Ирине Алексеевне нужно было записываться заранее

Цитирую: «В записях книг хранящихся при Набержно-Никольской церкви есть такая запись: 20 октября 1941 года в Св. Наб. Никольской церкви Архимандритом Александром Вышняковым повенчан: гр. г. Киева Георгий Лукич Семененко 51 года разведенный православный, и гр. г. Киева Дария Алексеевна Высоцкая 41 г. разведенная православная.

Поручители по женихе Коваленко Вячеслав Иванович и Александра Ивановна Тихомирова по невесте. Их подписью и печатью удостоверяю настоятель протоиерей».

Сердце переполняется радостью, что никто из киевлян не сообщил фашистам, что Дарья Алексеевна Семененко – это Ирина Алексеевна Высоцкая.

Потом, после войны, бабушка с улыбкой вспоминала дворничиху, которая так охарактеризовала ее во время оккупации: «Шо жидивка – то жидивка, шо крещена – то крещена». Но сообщалось сие только своим.