Хелен Раппапорт - Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…»

Но, как и его кузена Георга, короля Великобритании, Вильгельма невозможно было подтолкнуть к тому, чтобы действовать, руководствуясь чисто родственными чувствами. «В сложившихся обстоятельствах, – написал он, – оказание немедленной помощи невозможно». Почему? Да примерно по таким же причинам, которые заставили изменить свою позицию британцев: подобная помощь была бы сочтена недемократичным вмешательством в дела правительства другой страны. Любое прямое вмешательство Вильгельма было бы «превратно истолковано российским правительством» и «понято как наше намерение восстановить власть царя». Вильгельму было жаль, но, как он написал, «по этой причине я, к сожалению, не вижу никакой возможности предложить свою помощь». Наилучшим выходом, написал он в заключение, было бы «для скандинавских королевств послать коллективное обращение к российскому правительству. Поскольку они являются нейтральными державами, русские с гораздо большей долей вероятности поверят, что они действуют из соображений чистого человеколюбия, а не преследуют какие-то политические интересы» 24.

Германский посланник в Копенгагене граф Ульрих фон Брокдорф-Ранцау передал датскому королю эту ответную телеграмму кайзера два дня спустя. Реакция Кристиана удивляет своей покладистостью: он «от всего сердца» поблагодарил Вильгельма за «гуманность и чуткость», проявленные им по отношению к «судьбе моих несчастных родственников». «Я убежден, – написал он кайзеру, – что в том, что касается этого вопроса, вы всегда будете готовы делать все, что в ваших силах, но я также понимаю важные причины, которые в настоящий момент мешают вам что-либо предпринять». А пока что он сделает все, что может, чтобы последовать рекомендации Вильгельма 25.

Тут надо подчеркнуть, что главным предметом беспокойства Кристиана по-прежнему оставалась его тетушка, находящаяся в Крыму, а потому, хотя его усилия относительно императорской семьи в Тобольске после заверений Вильгельма можно было пока отложить до лучших времен, попытки освободить Дагмар, вдовствующую императрицу Марию Федоровну, продолжились. В апреле Кристиан и принц Вальдемар отправили Скавениусу в Петроград секретную телеграмму, прося его организовать срочную эвакуацию Марии Федоровны и ее родственников-Романовых, которые сейчас находились в заключении в Крыму на вилле Дюльбер, по Черному морю в Констанцу в Румынии. На эти цели было выделено 60 000 рублей 26. Не прекращал Харальд Скавениус и своих усилий по вызволению также и других членов семьи Романовых из России. Так, после ареста великого князя Михаила Александровича он срочно организовал вывоз за границу его семилетнего сына Георгия. Скавениус активно участвовал в гуманитарной работе по репатриации военнопленных и сумел тайно посадить Георгия и его няню-англичанку, мисс Ним, на поезд с немецкими военнопленными, возвращавшимися в Германию, поскольку военные действия были прекращены. Выдавая себя за мать и сына, с фальшивыми паспортами и в сопровождении датского офицера, они выехали 25 апреля из Петрограда и добрались до датского посольства в Берлине, где им уже не грозила опасность. Кайзер был в курсе этой спасательной операции и, закрыв глаза на то, что мисс Ним являлась англичанкой, то есть подданной вражеского государства, позволил вывезти ее и Георгия в Копенгаген. В 1919 году, пожив некоторое время вместе с датской королевской семьей во дворце Соргенфри, Георгий переехал в Англию и поселился там 27.

С конца 1917 года большевики были осведомлены о слухах – вероятно, распространяемых Борисом Соловьевым и отцом Алексеем Васильевым – о мифических «трехстах офицерах», которые якобы находились в Тобольске и намеревались освободить царскую семью. Это, несомненно, и привело к аресту Михаила и усилению охраны тех Романовых, которых держали в Крыму и в Тобольске. По Петрограду ходили нелепые слухи о том, что Николай и даже несколько членов его семьи сбежали из губернаторского дома в Тобольске. В ответ Совет народных комиссаров уже 29 января 1917 года отметил в протоколе своего заседания, что необходимо срочно рассмотреть вопрос о возвращении Николая в Петроград для суда над ним 28.

Народный комиссар юстиции Исаак Штейнберг вспоминал, что три недели спустя, когда немцы, воспользовавшись приостановкой переговоров в Брест-Литовске, возобновили свое наступление в России, этот вопрос был поднят опять. 20 февраля «представители Съезда крестьянских депутатов явились на заседание Совнаркома», написал он, «и представили ходатайство, требующее возвращение царской семьи из Тобольска… для открытого суда», аргументируя это тем, что подобный акт поднял бы боевой дух во время нынешнего обострения германской угрозы 29. По мнению этих представителей, задачей Штейнберга стало бы «планирование и осуществление этого грандиозного зрелища торжества права и возмездия», однако сам он выступил категорически против этой идеи:

«Монархия больше не являлась для народа чем-то злободневным… и суд над бывшим царем – как бы торжественно и театрально он ни проходил – не вызвал бы у людей ликования и не придал бы им мужества… Я предупредил, что длительная транспортировка царя из Сибири могла бы послужить соблазном для того, чтобы фанатики и самозваные революционеры устроили над ним самосуд» 30.

Все взгляды в комнате устремились на Ленина, который – к удивлению Штейнберга – согласился с ним, сказав, что он «сомневается в своевременности такого суда, что массы поглощены другими заботами и что было бы лучше отложить рассмотрение этого вопроса». Тем не менее Штейнбергу было дано указание подготовить «соответствующие документы для использования в дальнейшем». В тот вечер этот вопрос был отложен на неопределенное время, и Штейнберг получил ясный приказ: «Пока что не занимайтесь предварительной подготовкой помещения для суда над Николаем Романовым». Несколько дней спустя Штейнберг как член партии левых эсеров, которые выступали против Брестского мира, подал в отставку со своего поста в знак протеста против капитуляции своего правительства перед Германией 31.

В Тобольске упорные слухи о заговорах монархистов продолжали нервировать местный Совет, что вызвало шквал тревожных телеграмм в Совнарком. Нарастающая угроза побега царской семьи и страх перед монархическими заговорами, которые мерещились им повсюду, заставили самых ярых большевиков попытаться взять решение вопроса в собственные руки 32. Страхи перед побегом царской семьи достигли таких размеров, что местные рабочие начали следить за всеми ведущими из Тобольска речными и сухопутными путями – как на север вниз по реке до Обдорска, так и на юго-восток через Ишим и Тюмень. Еще рабочие прибыли из Екатеринбурга, чтобы перекрыть дороги из Тобольска в Тюмень. В селе Голопутовском была раскрыта и убита без суда группа офицеров, пытавшаяся помочь Романовым. По всей Тобольской губернии рыскали банды большевиков, стараясь выловить всех потенциальных освободителей-монархистов 33. В тобольском Совете даже поговаривали о том, чтобы перевести Романовых и их свиту «на гору», то есть в печально известный острог внутри стоящего на холме кремля, в котором при царском режиме содержались политические заключенные – и для этого уже начались приготовления 34. А несколько случаев явного небрежения, проявленного охраной губернаторского дома, накалили обстановку до предела. Западно-Сибирский Совет отправил Ленину в Москву телеграмму, в которой утверждалось, что старая охрана стала враждебной и неуправляемой. Они ненадежны, говорилось далее, и их надо заменить красногвардейцами, которых Совет пришлет из Омска. Сторонники крайних мер в Уральском Областном Совете также жаждали взять царскую семью под свой контроль и перевезти их в оплот своей власти – Екатеринбург, который в то время являлся, «пожалуй, наиболее рьяно большевистским городом в России» 35.