Хелен Раппапорт - Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…»

Став свидетелями того, как их собратья-монархи с треском потеряли власть в своих странах по всей Европе, и, несомненно, постоянно помня об убийстве их русских родичей, король Георг и королева Мария одними из первых среди монархов осознали, что им нужно кардинально изменить свой имидж в глазах общественности. Распространение республиканских идей, подстегнутое революцией в России, уже один раз вроде бы угрожало смести их с трона, и они понимали, что для них жизненно важно завоевать сердца британских трудящихся масс. Было также необходимо свести на нет сохраняющуюся внутри самой Лейбористской партии угрозу республиканства, увязав легитимность монархии с идеей ее прямого партнерства с британским народом. В послевоенные годы король Георг и королева Мария прозорливо начали внедрять в практику своего рода «монархическое народничество», превращая жизнь монарха в центр жизни нации. Эта тенденция продолжилась при их сыне, Георге VI, и, вероятно, достигла своего апофеоза в период царствования их внучки, королевы Елизаветы II 4.

В 1855–1857 годах, работая над своим обличающим пороки современного ему общества романом «Крошка Доррит» – беспощадным обвинением в адрес неподотчетного народу и безответственного правительства, Чарльз Диккенс дал ему рабочее название «Никто не виноват». Название иронично намекало на преступную беспечность правящих кругов, политику перекладывания различными министерствами ответственности друг на друга во время катастрофы, в которую вылилась Крымская война 1854–1856 годов, и на коллективную вину перед угнетенными бедняками. В бедствиях войны и всем том, что она с собой принесла, был «никто не виноват». Ту же самую фразу можно ретроспективно употребить применительно к коллективной вине европейских монархов и правительств в гибели Романовых. Ибо, поистине, в их убийствах виновны Все – и Никто.

Неизменный лейтмотив множества книг и статей о Романовых в 1917–1918 годах – это желание (и даже мания) определить степень вины тех или других в том, что произошло, причем часто эти попытки основаны на неполных либо недостаточных доказательствах. Некоторые из непосредственных участников этой истории из среды политиков постарались снять с себя вину, пока еще были живы и имели такую возможность. Сэр Джордж Бьюкенен в 1922 году сделал, что мог, чтобы защитить свою позицию в этом деле, хотя он и был связан по рукам и ногам Законом о неразглашении государственной тайны. «Вина за то, что [императорскую семью] не спасли, лежит не на Ллойд-Джордже» – заверил в 1983 году сына бывшего премьер-министра его секретарь Э.Дж. 5Сильвестер [62].

В отличие от других монархов: короля Георга, короля Альфонсо, короля Хокона и короля Кристиана, которые держали свои мысли при себе и никогда не делали публичных заявлений, кайзер громко заявлял о чистоте своих помыслов. Совесть Вильгельма была чиста: «Я сделал все, что было в человеческих силах… Кровь несчастного царя не на моих руках », – настойчиво уверял он генерала Уоллскорта Уотерса в 1935 году 6. Какие бы письменные свидетельства, способные пролить свет на эту проблему, ни существовали или, наоборот, отсутствовали в их личных архивах, они либо уничтожены, либо все еще остаются – 100 лет спустя – недоступными.

Возможно, нам надо предоставить русским самим разобраться с тем бременем вины, которое лежит на них самих. Когда в 1991 году останки царской семьи были обнаружены в Коптяковском лесу и эксгумированы, на это место пришли огромные толпы народа. Это было похоже на спонтанный «акт коллективного покаяния». «Именно на этом месте начались страдания русского народа», – заметил митрополит Екатеринбургский и Верхотурский. Семь лет спустя президент Борис Ельцин – несомненно, во искупления отданного им приказа снести Ипатьевский дом в 1977 году – произнес на эту тему знаменательную речь. Это произошло 17 июля 1998 года, когда останки императорской семьи (хотя среди них не было останков тогда еще не найденных Алексея и Марии) были погребены в Петропавловском соборе Санкт-Петербурга в присутствии внушительного собрания ныне живущих Романовых. Церемония погребения получила широчайшее освещение в СМИ. Настало время, заявил Ельцин, признать, что «перед памятью народа в ответе мы все». «Расправа в Екатеринбурге, – продолжал он, – стала одной из самых постыдных страниц в нашей истории. Виновны те, кто совершил это злодеяние, и те, кто его десятилетиями оправдывал. Виновны все мы» 7.

В конечном счете российский народ тоже несет свою долю ответственности за то, что произошло. И он остро осознает, что на нем лежит это бремя, о чем свидетельствует огромный приток паломников, наводняющих Екатеринбург каждый год в июле. Еще более трогательно это демонстрируют устанавливаемые в эти июльские дни паломничества и поминовения по всему Екатеринбургу портреты Николая II с надписями: «Прости меня, мой государь!» 8

После того как я разыскала и проанализировала столько дошедших до нас документальных свидетельств, касающихся убийства Романовых, сколько вообще возможно, в моей голове засела одна неотступная мысль, и эту крайне важную мысль надо усвоить нам всем. Как еще в 1921 году заметила Daily Telegraph : «Надо еще доказать… что Николай желал покинуть Россию» 9.

Если бы Романовым предложили реальный и осуществимый план эвакуации или бегства, что бы они сделали?

Весной 1917 года их еще можно было уговорить принять предложение о временном убежище на период войны, хотя они согласились бы на это с сожалением и неохотой. В 1934 году Пьер Жильяр, написал из Лозанны русскому дипломату Николаю де Базили, что у него нет сомнений, что Романовы не сожалели о том, что их не отправили в Англию [63]. «Императрица, в частности, несколько раз говорила мне, что для нее и в особенности для императора было бы невыносимой пыткой жить в Лондоне на положении низложенных монархов», – написал Жильяр Николаю де Базили 10.

Александра, похоже, питала самые сильные иллюзии об освобождении, которое позволило бы им остаться в России – укрывшись где-то в отдаленном уголке, пока возможная победа белых не приведет к реставрации монархии. До самого июля 1918 года и она, и Николай положительно восприняли бы свое освобождение силами верных им монархистов. Но это освобождение должно было быть бескровным. Они категорически настаивали на этом условии, что делало любую операцию по освобождению практически невыполнимой. Совершенно очевидно, что во время их заточения в Тобольске и Екатеринбурге вся царская семья отпрянула бы в ужасе при одной мысли, что ценой их свободы будет чья-то смерть или ранение. И они всегда выражали крайнее беспокойство из-за того, что им пришлось бы оставить своих верных слуг, которым пришлось бы расхлебывать последствия их побега.