Хелен Раппапорт - Рок семьи Романовых. «Мы не хотим и не можем бежать…»

Возможно, эти затаенные чувства королевы Марии и сыграли какую-то роль, но ни она, ни король, ни даже его хитрый, исподволь влияющий на него советник лорд Стэмфордхэм и представить себе не могли, что Романовы станут жертвами чудовищных убийств. Уже одно это показывает, что ни они сами, ни британское правительство на том этапе совершенно не понимали, что собой представляет жестокий коммунистический режим, с которым им предстояло иметь дело. Решающее макиавеллиевское влияние Стэмфордхэма на короля было впервые письменно отмечено в 1934 году Стивеном Гейзли, чиновником, руководящим проверкой мемуаров дипломатов: «Истина заключается в том, что лорд Стэмфордхэм в приступе малодушия уговорил нас отправить отсюда парочку довольно робких телеграмм» 52. Таково в то время было влияние личного секретаря короля.

Остается только один, последний ракурс проблемы, который до сих пор освещался неполно, – позиция, которую в этом деле занимал германский кайзер. Этот вопрос впервые был поднят публично, когда в 1935 году разразилась острая полемика между бывшим французским послом в России Морисом Палеологом и доктором Куртом Яговом, архивистом и содиректором Бранденбургского королевского прусского архива. Эту полемику вызвала вышедшая в том же году в Париже книга Палеолога Guillaume II et Nicolas II («Вильгельм II и Николай II»), в которой он выставлял Вильгельма в дурном свете за то, что тот предал своего кузена и царскую семью, утверждая, что германский кайзер мог – и должен был – сделать их освобождение предварительным условием подписания им Брест-Литовского договора и подробно цитируя обвиняющее Вильгельма открытое письмо генерала Леонтьева [58].

Ягов встал на защиту кайзера, написав на эту тему большую статью, озаглавленную Die Schuld am Zarenmord («Вина за цареубийство»), напечатанную в Берлине 53. Как ему казалось, Палеолог вознамерился обвинить Германию не только в гибели Романовых, но и во всей войне. Что касается ответственности Вильгельма как кузена царя, то Ягов заявил, что монархи вообще никогда особо не славились своей солидарностью, а между Николаем и Вильгельмом и раньше не было какой-то особенно глубокой дружбы; к 1917 году, как признал даже сам Палеолог, «доверие двух государей друг к другу [было] мертво» 54. Николай и Александра, доказывал Ягов, « не считали , что моральный долг обязывает германцев помогать им; напротив, они активно выступали против такой помощи и наотрез отказывались от нее, даже когда их положение стало отчаянным» 55. Затем он сосредоточился на прегрешениях Британии, Франции и Временного правительства. Союзники царя с самого начала понимали, что его жизни угрожает огромная опасность, и в 1917 году у них было достаточно влияния, чтобы спасти его; однако сочувствие посла Палеолога к заключенным под стражу царю и его семье так и не пошло дальше «сентиментальных записей в дневнике и их последующего использования» в мемуарах 56. Ягов указал, что еще в самом начале этого кризиса германцы при посредничестве датского посла в Петрограде Скавениуса [59]обещали дать возможность эвакуировать императорскую семью на корабле под белым флагом, которому не угрожали бы их торпедные катера; что в 1917 году Германия «не стала бы мешать Антанте вывезти их за пределы страны» 57. Затем он перешел к подробным цитатам из дипломатической переписки с Советским правительством об усилиях Германии по защите «германских принцесс» и рассказал о том, как немцы связывались с королем Дании Кристианом Х и позднее с королем Испании, пытаясь добиться освобождения царицы и ее детей, которые, как они тогда думали, были все еще живы 58. Однако германское правительство «велось на лживые заверения [советского режима] до самого конца и ничего не смогло сделать». У Ягова не было никаких сомнений относительно того, на ком в этом деле лежало бремя вины – это было «большевистское правительство 1918 года» 59.

Защита Яговом кайзера от обвинений, брошенных Палеологом, была встречена благосклонно, но в его статье ничего не было написано о личных чувствах самого кайзера. Даже в своих мемуарах, опубликованных на английском языке в 1922 году, Вильгельм почти ничего не написал о Николае, кроме разве того, что «тот был убит» 60. В этой записи нет никакого выражения чувства сожаления, не говоря уже о негодовании, нет и сострадания к своему покойному кузену, так что неудивительно, что многие стали считать само собой разумеющимся, что Вильгельм не предпринимал настоящих усилий по спасению царской семьи.

Однако был один человек, с которым кайзер все-таки подробно и доверительно говорил на эту тему, – этим человеком был его старый друг бригадный генерал Уоллскорт Х.-Х. Уотерс. Они познакомились, когда Уотерс в 1900–1903 годах служил британским военным атташе в Берлине. После того как в 1921 году умерла жена Вильгельма, Уотерс часто навещал кайзера в его поместье в Доорне в Нидерландах, где Вильгельм нашел пристанище в 1920 году. Между 1928 и 1935 годами эти двое мужчин неоднократно и подолгу беседовали о минувшей войне, и позднее Уотерс пересказал содержание этих бесед в своих вышедших в 1935 году мемуарах Potsdam and Doorn («Потсдам и Доорн»). Он охотно выслушивал частые и пространные тирады Вильгельма о «потоках оскорблений, поношений, низостей, клеветнических измышлений и лжи», которые, как он, пылая гневом, утверждал, выливались на него из Лондона во время войны и не прекратились до сих пор 61.

В 1935 году в Доорне Вильгельм настоял на том, чтобы прочесть Уотерсу длинную статью Ягова от начала и до конца. «Мне тогда показалось, – написал потом Уотерс, – что беседа на эту тему между кайзером и мной должна быть записана в точности так, как она проходила». И Уотерс прилежно записал все «лживые обвинения», сделанные Палеологом, вкупе с «сокрушительным опровержением» Ягова 62. Принципиальным моментом здесь является то, что, как он заявил в своих мемуарах, в работе над ними он также опирался на собственные заметки кайзера по этой теме 63.

Но где эти записи Уотерса сейчас? В «Досье на царя» Саммерс и Мэнголд заявили, что сделанные Уотерсом «полные, неотредактированные записи» этих бесед с кайзером были помещены в Королевский архив после смерти Уотерса в 1945 году. Но когда они запросили их в 1975 году, им сообщили, что «непреодолимые административные трудности» не позволяют допустить их к этим бумагам 64 . Через сорок с лишним лет, когда я также обратилась в Королевский архив по поводу доступа к этим бумагам, мне сообщили, что в архиве таких бумаг нет, а есть только несколько писем, присланных Уотерсу кайзером и его женой, которые архив приобрел у кузена Уотерса. Записей бесед Уотерса с кайзером о Романовых не было. Так что же произошло с этими записями, которые предположительно были отданы в архив в 1945 году, спросила я себя. Были ли комментарии кайзера Уотерсу в какой-то момент намеренно удалены из хранилища самим Королевским архивом и уничтожены, чтобы защитить короля Георга? Саммерс и Мэнголд, похоже, считали, что дело обстояло именно так, полагая это результатом заговора. Дело в том, что в книге «Потсдам и Доорн» Уотерс «опубликовал только свои записи о позиции германского императора сразу после отречения царя в 1917 году», а «ключевой период в 1918 году целиком опущен» 65 . Но так ли это на самом деле?