Тами Олдхэм-Эшкрафт - Во власти стихии. Реальная история любви, суровых испытаний и выживания в открытом океане

БАМ! Я выпустила вторую ракету.

Я внимательно смотрела на корабль. Ничего. Он даже не изменил курс.

БАМ! – улетела третья ракета.

Корабль начал уменьшаться.

Я схватила дымовую шашку, подожгла непромокаемыми спичками, лежавшими в сумке для ракетницы. Я так волновалась, что, когда шашка начала дымить, нечаянно уронила ее в кокпит. Быстро схватила, чтобы выбросить за борт, и обожгла руку.

– ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ!

Я сжала в руках весло с привязанной красной футболкой и кинулась на нос, бешено размахивая им, когда «Хазана» взмывала на очередной волне. Ничего – корабль не изменил курс ни на градус.

Бросив весло на палубу, я спешно кинулась к приемнику.

– МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ? КОНЕЦ СВЯЗИ, – прокричала я в микрофон.

Ничего. Ни единого хрипа.

– МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! МЭЙДЭЙ! ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ? ПРИЕМ. – Ничего.

Выронив микрофон, я поспешила на палубу, снова взялась за весло и замахала. Корабль быстро уменьшался, удаляясь к горизонту.

Я была потрясена. Как они могли меня не заметить? Я же была совсем близко. Что же мне надо было сделать – прыгнуть за борт и плыть к чертову кораблю? Я металась по палубе, пиная все, что попадалось под ноги.

– У них же должен быть вахтенный. Что за дурацкий корабль? ИДИОТЫ! СУХОЙ ДОК ПО ВАМ ПЛАЧЕТ! – орала я на корабль. – КРЕТИН! ЧТОБ У ТЕБЯ КОМАНДА ВЗБУНТОВАЛАСЬ!

– ААААААААА! – прокричала я во всю мощь своих легких, а потом от отчаяния сунула руку в рот и укусила.

– ОЙ!

– А вот это было умно , – рявкнул Голос.

– ПРОСТО ЗАТКНИСЬ, ЗАТКНИСЬ. НЕНАВИЖУ ТЕБЯ И ЭТУ ПРОКЛЯТУЮ ЯХТУ. НЕНАВИЖУ ВСЕ В ЭТОМ ПАРШИВОМ ПРОКЛЯТОМ МОКРОМ МИРЕ!

Даже договорив до конца свою тираду, я все равно клокотала от гнева. Адреналин прокатывался по венам, и я металась взад и вперед по баку. Я пинала четырехфутовый огрызок грот-мачты, все еще соединенный с гиком. Меня выводила из себя постоянная необходимость подлезать под сломанной мачтой или обходить ее с левого борта и перебираться через спасательный плот, до сих пор привязанный на потопчине. От обломка грот-мачты «Хазане» не было никакой пользы, однако, чтобы избавиться от него, нужно было как следует потрудиться: удалить нагель со стопорным кольцом, державший мачту в степсе. Я стояла на баке и пронзительно орала на сломанную грот-мачту:

– И ТЕБЯ. ТЕБЯ ТОЖЕ НЕНАВИЖУ. ДАЖЕ НА БАК НЕ ПОПАСТЬ ИЗ-ЗА ТЕБЯ.

Вырванный из палубы табернакль грот-мачты

Я нашла молоток и отвертку в беспорядочной куче инструментов в каюте на корме. Усевшись на палубе, принялась выбивать стальной нагель. Тот не двигался. Я обратила на эту железяку весь свой гнев. Приходилось часто останавливаться и отдыхать. Наконец я подлезла под гик и, упершись ногами, приподняла мачту на тот волосок, какой был необходим, чтобы убрать давление на нагель. Когда нагель поддался и шпор грот-мачты вышел из степса, обломок мачты упал на меня, как подрубленное дерево, придавив к палубе. Лежа на спине на самом краю, я с ужасом понимала, что могу выпасть за борт. Когда я пыталась пошевелиться, зазубренный обломок грот-мачты впивался мне в живот. Он весил тонну. Я не знала, что делать. Нельзя же оставаться в таком положении, надо освободиться. Я лежала, тяжело дыша, уставившись в небо и напрягая все оставшиеся силы, чтобы сбросить с себя массивный кусок алюминия. В тот момент я молилась:

– Дорогой Господь, пожалуйста, помоги. Мне жаль, что я злилась на Тебя, я просто ничего не понимаю. Я постараюсь стать лучше. Я… Я… убери с меня эту штуковину: раз-два-три!

Отталкиваясь руками, упираясь ногами, напрягая мышцы живота, я попыталась вырваться на свободу. Когда алюминиевая труба скатилась с меня, я успела зацепиться за край борта в самый последний момент перед тем, как сила инерции должна была выбросить меня за борт.

Задыхаясь, я лежала, прижавшись спиной к теплой палубе. Сколько еще я выдержу? Должна же я была сообразить, что обломок мачты упадет на меня. Что со мной творится? Я совсем тронулась.

Переведя дух, я закрыла глаза, и передо мной возник образ Ричарда.

– Здравствуй, солнце, – сказал он, как обычно, нежно.

Я потянулась к нему и погладила по щеке. Он улыбнулся мне. Я обхватила его рукой за шею и притянула к себе. Попыталась поцеловать, но поцеловала всего лишь собственную руку. Я резко распахнула глаза – и вновь оказалась в своем привычном кошмаре. Я лежала, рыдая. Чувствует ли он, как сильно мне его не хватает? Неужели он не может прийти ко мне хоть на минуту, на одну лишь минутку? Неужели мы никогда больше не будем сидеть, изучая карты, у шкиперского стола на борту «Майялуги»? С какой радостью я готовила бы снова его любимые блюда: энчиладас с курицей и еще вегетарианский чили. Я мечтала снова проводить часы, нарезая фрукты для сангрии и овощи для свежей сальсы. Я мечтала снова увидеть его восторг – он умел есть так, как будто завтрашнего дня уже не будет.

– Любимый, ты знал, что завтрашнего дня не будет?

Лежа на палубе, я понимала, что меня больше потрясают воспоминания о видении, в котором Ричард меня целовал, чем тот факт, что я едва не вывалилась за борт. Я смотрела в небеса, на солнце – полную луну с пламенеющим ореолом – и вспоминала, как мы целились в полную луну, ныряя с носового релинга. В полете я кричала: «Возьми меня на Луну!» В полете, прежде чем нырнуть, он кричал: «Возьми меня на Луну!» [15] «Fly Me to the Moon» – строчка из популярной песни, написанной в 1954 году Бартом Ховардом, в числе исполнителей которой был Фрэнк Синатра.

Ричард спросил меня: «С чего начнем?» – когда мы сидели в салоне «Майялуги» при мягком свете фонаря. Надо было мне ответить: «С Луны», – и он до сих пор был бы здесь. Но тогда он сказал, что хочет побывать везде, а я ответила: «Значит, туда и отправимся». Все, что я когда-либо слышала, все, что читала или видела в кино о том, что значит «настоящая любовь», проплывало перед глазами. Ричард был моим «мистером совершенство», моим рыцарем в сияющих доспехах, моим принцем, моим героем. Он был уверенным и сильным. Он был и самоуверенным, и мне это нравилось, – мне нравилось, что он знает, чего хочет, и делает все, чтобы это заполучить. Он не боялся физического труда – это было средство достижения цели. Мне нравилось, что он доверяет мне и не сходит с ума, когда со мной флиртуют другие парни. Он знал, что я свободно чувствую себя в мужской компании, столько времени проработав на яхтах и бороздя моря. Привычка мужчин к крепким выражениям и их грубые манеры нисколько не шокировали меня, как большинство женщин. Я знала, чего ждать от мужчин. Если кто-то предлагал мне сделать то, чего я делать не собиралась, я не делала этого, и точка. Ричарду нравилось это во мне. Ему нравилось, что я сильная и самодостаточная. Как любая другая женщина, я умела быть женственной и сексуальной, как любая другая женщина, если хотела, но я предпочитала жить здесь и сейчас, и если текущий момент требовал, чтобы я крутила лебедку, – так ради бога, я буду крутить, пока пот не заструится из-под мышек и работа не будет сделана. Если момент требовал, чтобы я купалась в любви, я с готовностью совершала разворот в эту сторону. Мне нравилось, что красный – это левый борт, а зеленый – правый и красный означает «стоп», тогда как зеленый предлагает двигаться [16] Каждое плавательное средство обязано иметь ходовые огни. На левом бору располагается красный огонь, на правом – зеленый, на корме – белый. Это придумано для того, чтобы в темноте можно было определить, в каком направлении идет судно. Красный огонь означает, что судно идет влево, зеленый – вправо. Красный и зеленый, горящие одновременно, означают, то судно идет прямо на нас. Белый – что судно идет от нас. – Примеч. науч. ред. . Мне нравилось быть женщиной, но уметь работать как мужчина, и мне нравилось любить мужчину, способного чувствовать тонко, как женщина. Да, это мне нравилось больше всего…