Тами Олдхэм-Эшкрафт - Во власти стихии. Реальная история любви, суровых испытаний и выживания в открытом океане

Делая глубокие вдохи и выдохи, я открыла глаза и посмотрела на солнце. Его яркий свет ослеплял, заставлял смириться. Я снова склонила голову перед Великим Творцом и просто сказала:

– Защити меня, Господи, твое море так велико, а эта лодка так мала. Аминь.

Открыв глаза, я всмотрелась в глубокое бирюзовое море. Оно казалось спокойным, нежным. Оно манило меня. Да, сегодня я смогу нырнуть под лодку. С новой энергией и верой я поднялась и потянулась, спустила парус на палубу, чтобы «Хазана» легла в дрейф, подхватила свое жизнерадостное парео и отправилась в кокпит. Покопавшись в рундуках, нашла две веревки и маску для подводного плавания. Может, сначала перекусить?

– Нет, сначала ныряй, а потом побалуешь себя.

– Фруктовый коктейль?

– Мм, да. Это вкусно.

Я сняла бандану и оставила на крышке рундука. Быстро провела руками по волосам – нет, сейчас не время думать о свалявшихся прядях. Я только оттягиваю момент. Давай лезь уже под лодку, сказала я себе.

Взяв две веревки, я привязала их к лебедке двумя полуштыками. Затем обвязала каждую вокруг талии булинем. Канат в три четверти дюйма толщиной, привязанный к корме, до сих пор плескался в море.

Стоя на палубе у борта, я попросила Бога меня защитить. Потом вдохнула поглубже и прыгнула солдатиком. Вода показалась прохладной, но удивительно освежающей. Морская соль обожгла мои раны, особенно на голове, но я не обращала внимания – порезы уже заживали. Я не помнила, когда в последний раз принимала нормальный душ. После урагана я либо выливала на себя ведро морской воды, либо обтиралась тряпкой, скупо смоченной в пресной воде, но теперь, когда я нырнула с головой, каждая пора на моем теле очистилась. Я побарахталась в воде, позволяя себе привыкнуть, а потом надела маску. Стараясь не думать о том, что это та же самая безжалостная вода, которая забрала у меня Ричарда, я набрала побольше воздуха и нырнула под днище. Вода была прозрачная и бодрящая. Вокруг корпуса вились семь корифен по четыре-пять футов длиной. Днище выглядело довольно зловеще со своим огромным килем и маленьким пером руля. Я вынырнула, чтобы глотнуть еще воздуха, стараясь не поддаваться волнению и страху.

Нырнув поглубже, я поплыла к винту. Я видела, что одна из вант бизань-мачты намоталась на основание винта. Вынырнув, чтобы глотнуть воздуха, я снова погрузилась под воду и попробовала потянуть за ванту, но канат намотался на винт очень плотно. Придется просто оставить его волочиться сзади. Мне ужасно не нравилось, что он будет болтаться в воде, замедляя движение «Хазаны», но с этим я ничего не могла поделать. Задержать дыхание настолько, чтобы перерезать ванту, я не смогу, да и сил на это у меня нет. Оказавшись на поверхности, я перевела дух и снова нырнула, чтобы осмотреть перо руля. Поворачивая его из стороны в сторону, я осматривала руль на предмет повреждений или помех. Вроде бы он работал хорошо, что лишь усугубляло загадку, отчего заедает штурвал. Рассматривать под водой больше было нечего, и я всплыла, держась за веревку, подтянулась, уцепившись за корму, и выбралась по трапу. Хватая ртом воздух, я разочарованно помотала головой, вспоминая, какой сильной была раньше. Ладно, заедающий руль лучше, чем вовсе никакого. Я была благодарна уже за то, что перо руля на месте и я могу управлять. Гордясь собой, что переборола свой страх и решилась нырнуть, я вытерлась насухо, перешла на нос и подняла парус. Покопавшись в вещмешке в поисках банки фруктового коктейля, я устроилась в кокпите, взялась за штурвал и принялась наслаждаться каждым кусочком. Когда мне попадались половинки красной вишни, я откладывала их в сторону, чтобы, когда накопится небольшая горка бордовой сладости, проглотить ее одним махом.

– Можно мне кусочек? – робко поинтересовался Голос.

Я посмотрела на растущую горку вишни и подумала: какого черта?

– Конечно угощайся, – сказала я, а потом хихикнула, потому что в кои-то веки Голосу потребовалось что-то от меня, а не наоборот. Ощущение было приятное.

Я сняла бандану и подставила лицо солнечным лучам. Тень пробежала по моим закрытым векам. Приставив козырьком руку к глазам, я взглянула в небо и увидела пару птиц-фрегатов. Шел двадцать шестой день после урагана. Я только что сделала полуденные расчеты и насчитала четыреста восемьдесят миль до ближайшего берега. Появление птиц было для меня хорошим знаком – суша, должно быть, где-то рядом. Я с восторгом наблюдала за фрегатами, восхищаясь семифутовым размахом крыльев и глубоко вырезанными «вилками» хвостов. Смотрела, как они прижимают к телу гигантские крылья и с быстротой пули устремляются к волнам. В последний миг перед столкновением они выхватывают из-под воды ничего не подозревающую рыбину, а потом взмывают обратно в небо. Я знала, что эти птицы могут проводить дни в открытом море, паря над теплыми течениями. Они никогда не приводняются: из-за коротких ног и длинных крыльев им потом трудно, если вообще возможно, взлететь.

Я не могла заставить себя ловить рыбу. Мне же придется ее убивать. Смерть для меня обрела новое значение. Сардинки из банки просто прекрасны. Они уже мертвые, жизнь вытекла из них.

Много часов наблюдала я за фрегатами. Иногда следила за их полетом в бинокль. От этого кружилась голова. Самка была более агрессивная и запросто отнимала пищу у самца. Я решила, что он просто позволяет ей, ведь они, должно быть, любовники и он готов делиться.

Когда в поле зрения попала другая птица, я села и схватила бинокль. Это была какая-то тропическая птица размером с чайку, с длинным белым клиновидным хвостом, белым телом, с оранжевым клювом, черными кольцами вокруг глаз и черными кончиками крыльев. С фрегатами ей было не по пути – большинство птиц держится от больших и суровых фрегатов подальше. Все эти птицы были верным признаком того, что я приближаюсь к Гавайям.

Я достала последнюю банку сардин и одну из двух оставшихся бутылок пива. Меня уже тошнило от холодного чили, холодной фасоли и холодных овощных консервов. Я любила сардинки. Если птицам можно есть то, что они любят, почему мне нельзя?

Пять дней прошли без всяких событий. Я привычно уже просыпалась между тремя и шестью часами утра, в зависимости от ветра и силы волн. Проверяла такелаж, медитировала на баке, открывала банку консервов и съедала то, что там оказывалось. Это всегда было сюрпризом, потому что с большинства консервных банок смыло этикетки. На завтрак я старалась выбирать банки, похожие на фруктовые консервы. Потом я осматривала горизонт в бинокль и долгие часы просиживала за штурвалом. Читать я до сих пор не могла. Не могла сосредоточиться на словах.