Лев Вершинин - О знаменитостях, и не только…

Мадам Брик слегка поморщилась, ручкой повела, но возражать не стала — первейшая так первейшая, ей не жалко. Выпив коньяку, она с легкой усмешкой поглядела на своего неутомимого маяковсковеда, перевела взгляд на Рипеллино и чуть хрипловатым голосом сказала:

— Вы оба знаете творчество Володи едва ли не лучше его самого. А потому будем говорить о нем только как о человеке.

Завязалась непринужденная беседа. Совсем осмелев, Рипеллино откровенно заметил, что, похоже, у Маяковского странным образом сочетались удивительная наивность с редкой прозорливостью, а доброта с суровостью, подчас излишней.

— Добавьте сюда еще и верность с неверностью, — живо откликнулась Лиля Брик. — Да, да, если Володя клал глаз на какую-нибудь женщину, она от него уже не ускользала.

Рипеллино в растерянности посмотрел на нее, пораженный таким откровенным признанием.

— Меня это ничуть не трогало, — ответила на его немой вопрос Лиля Брик. — Ведь я знала, что рано или поздно он все равно вернется. Здесь, и только здесь, были его семья и родной дом.

Катанян в очередной раз вышел на кухню подогреть чай.

— Уж поверьте мне на слово, Володя влюблялся во многих, а любил меня одну. Вот смотрите, Анджело, этот старинный серебряный перстень с инициалами Л. В. он подарил мне в день нашей свадьбы. Это мой талисман, хоть и не спасший меня от бед, но уберегший пока от гибели.

Она любезно показала кольцо и мне, отлично понимая всю неловкость моего положения переводчика с русского на русский.

— Между прочим, Анджело, я знаю о вас многое, — с загадочной улыбкой продолжала Лиля Брик, глядя на него смеющимися глазами.

— Что-нибудь ужасно меня компрометирующее? — в тон ей ответил Рипеллино.

— Нет, нет, речь идет о ваших вкусах! К примеру, я знаю, что ваш любимый художник — Пиросмани. О, какие они с Володей устраивали в Тифлисе пиры, и как давно это было. Будто целая вечность прошла!

— Грузия, Пиросмани — моя первая, неизменная любовь! Я даже написал о нем две большие статьи, — подтвердил Рипеллино, просветлев лицом. — Великий художник и великий неудачник. Сколько он картин создал, а что сумели сберечь? Самую малость.

— Ну, три картины я сама сохранила. Вася, — обратилась она к мужу, — не помните, где лежит та его вывеска для шашлычной?

— Сейчас поищу, Лили, — нежным голосом ответил Катанян и исчез в соседней комнате.

Рипеллино посмотрел на меня с таким видом, словно вдруг очутился в стране чудес. Минут пять спустя Катанян принес огромную доску с наклеенным на нее холстом — желтые и ярко-красные фрукты на сплошном черном фоне.

— Это вам от меня и Володи — подарок, — сказала Лиля Брик, протягивая Анджело картину. Тот бережно, словно новорожденного, положил ее себе на колени, все еще не в силах поверить, что такое возможно. Да и я был поражен — взять и так вот запросто отдать навсегда бесценного Пиросмани.

Встреча наша закончилась поздно, часов в одиннадцать вечера. Уже на выходе я не удержался и сказал Анджело:

— Прости за дурацкий вопрос, но когда у них состоялась свадьба?

— Не знаю, впервые об этом слышу. Почти наверняка ее и не было вовсе. Но, Лев, только теперь я понял, что от такой женщины и вправду трудно было уйти, — ответил Рипеллино.

— Из-за ее красоты и ума?

— Очень красивой ее не назовешь. А насчет ума судить с первой встречи не берусь. Только есть в ней особое обаяние, шарм. И заметь, даже цинизм ее не как у других — своей предельной откровенностью он просто обезоруживает.

— По-моему, даже себе во вред, — заметил я.

— Понятно, во вред, а не на пользу. Мало кто из женщин решился бы на такие признания. А она отважилась и при этом не унизилась в моих глазах. Смотри, она, конечно, от начала до конца выдумала эту историю со свадьбой, но я ей верю. Бывает ведь и такая вот правда вымысла.

Само собой, мне на редкость интересно было побывать с Рипеллино в гостях не у одной Лили Брик, но и у Шкловского, Каверина, Слуцкого. Впрочем, осторожный Вениамин Каверин назначил нам встречу в холле Союза писателей.

Наученный горьким опытом встреч со Шкловским, да и той же Лилей Брик, я сразу предупредил Каверина:

— Наш гость, Анджело Мариа Рипеллино, говорит по-русски воистину превосходно. Так что я оставляю вас одних, а сам пойду посижу в кафе. Когда кончите беседу, меня позовете. — Встал и хотел уйти.

— Подождите, — остановил он меня. — Не лучше ли нам пока побеседовать втроем? Ну, а там посмотрим.

Я мгновенно понял, в чем меня Каверин подозревает. Боится, что работаю я на две конторы сразу.

— Хорошо, я с вами посижу, но, поверьте, это лишнее, — сказал я.

Разговор у них шел о «Серапионовых братьях», литературной группе начала двадцатых годов, в которой Каверин вместе с Зощенко и Лунцем играл далеко не последнюю роль. Вениамин Александрович сказал, что, хоть ее потом называли в печати и аполитичной и мещанской, она оказала немалое влияние на развитие русской советской литературы. И он испытующе поглядел на меня. Улыбнувшись, я ответил, что считаю Зощенко поистине гениальным сатириком.

Через полчаса примерно Каверин сказал мне ласково:

— Лев Александрович, я все понял. Раз вы такой… необычный, то и в самом деле можете кофе попить да бутерброд съесть, а я вас потом сам позову.

Что он спустя еще час и сделал, придя в кафе.

Любопытной была и встреча с главным режиссером Театра сатиры Валентином Плучеком. Особенно поразил меня его рассказ о внезапно открывшемся ему при первой встрече с режиссером Питером Бруком их удивительном творческом родстве. А затем из разговора выяснилось, что они двоюродные братья. Вот и не верь после этого интуиции!

Но меня неотвязно жгло сомнение — какова моя при этих беседах роль? Явно самая что ни на есть идиотская. Сдуру взял и поделился своими мучительными раздумьями с Жорой Брейтбурдом… И получил от него нагоняй в лучших бюрократических традициях тех времен.

— Взялись работать, так работайте, а не мудрствуйте лукаво, — сердито выговаривал мне Жора. — Мало ли какие у Рипеллино могут возникнуть проблемы в чужом, незнакомом городе, да еще в такой громадине, как Москва.

Проблема у Анджело вскоре и впрямь возникла, притом деликатная.

Остановился он в гостинице «Украина» и там познакомился с грациозной, белокурой девушкой по имени Валентина, работавшей в бюро информации. Из Союза писателей за нами регулярно присылали машину с шофером, и тот возил нас по городу и на официальные встречи. Во время одной из таких туристских поездок Анджело вдруг наклонился ко мне — оба мы сидели на заднем сиденье — и сказал жарким шепотком:

— Лев, попроси его остановиться у метро «Маяковская». Там мне Валечка назначила свидание.

Я попросил шофера, и он притормозил неподалеку от станции метро, где мы с Анджело и расстались. Договорились встретиться утром в гостинице «Украина».