Дин Карназес - Бегущий без сна. Откровения ультрамарафонца

Очевидный вопрос, который мне постоянно задают: «Тебе не больно?»

– Конечно, больно, – отвечаю я, – но это приятная боль.

Иногда терпеть ее мучительно, но в итоге это тонизирует. Очень похоже на электрошоковую терапию.

Большинство людей все еще не могут себе представить, какую боль испытывает тот, кто преодолевает длинные дистанции. Многие из нас в какой-то момент начинали бегать, поэтому все мы знаем, насколько это болезненное занятие. Я здесь для того, чтобы сказать вам: чем дальше вы бежите, тем б о льшую боль вы испытываете.

Если ее уровень при беге на десять миль принять за x , то очень хочется, чтобы пятидесятимильник причинял боли меньше, чем 5 x . А как иначе с ней можно смириться? Но истина в том, что пятьдесят миль причиняют 10 x боли или даже больше. На сороковой миле (шестьдесят четыре километра) мучения намного сильнее, чем на тридцатой (сорок восемь километров), где, в свою очередь, куда тяжелее, чем на двадцатой (тридцать два километра). Каждый шаг больнее предыдущего.

Как же человеческий организм может это вынести? Мне нравится рассказывать людям, что «моя биомеханика генетически предрасположена» к бегу на длинные дистанции. Они с умным видом чешут в затылке и кивают, даже когда не понимают, о чем это я. Честно говоря, я и сам толком не знаю. Я понятия не имею, правда ли это. Но людям нужно какое-то объяснение, потому что им кажется непостижимым, как можно бежать сорок восемь часов подряд.

Однако в том, что я делаю, нет никакой загадки. Мне больно ничуть не меньше, чем любому другому человеку. Я усвоил очень важный урок: ногами мы можем пройти очень далеко. Длинные дистанции по большей части нужно бежать головой…И, как меня учил Беннер двадцать пять лет назад, сердцем. Человеческое тело в физическом плане способно на невероятные подвиги, поэтому, если у вас получится освободиться от ограничений сознания и максимально использовать внутренние возможности, для вас откроются безграничные горизонты.

Трое моих спутников держались со мной наравне до пункта передачи эстафеты номер девятнадцать на дальнем конце пляжа Оушен-Бич. Скотти пригласил Валери и Нейла в бар отпраздновать событие «Кровавой Мэри». Я бы с радостью к ним присоединился, но меня ждало незаконченное дело. Мы распрощались, и я снова оказался один на шоссе. Недалеко позади меня тащилась плавбаза.

Дорога повернула от океана, и температура воздуха начала расти. Хуже того, на этом участке шоссе движение было довольно оживленным, и над трассой висел толстый слой едких выхлопных газов, дышать которыми было невыносимо. Пот сочился из каждой поры, даже в кроссовках хлюпала влага. Солнце в середине дня палило безжалостно.

И тут, как будто почувствовав мое отчаяние, небеса разверзлись, и рука ангела протянула мне чудодейственный напиток.

– Вот, возьми! – крикнула жена из окошка плавбазы.

Это была бутылка Pedialyte, которую я выпил до дна за секунду, и жена тут же протянула мне следующую.

Pedialyte – это ноу-хау среди напитков для возмещения электролитов в клетках. Он придуман для детей, страдающих от диареи и рвоты, но, кроме того, это самый эффективный спортивный изотоник, когда-либо созданный человеком, следующий по уровню после изотоников Gatorade.

– Слушай, Джули, – заорал я, – когда закончится эта дорога?

– Километра через три, – крикнула она, – мы будем ждать тебя там.

– С бутылочкой Pedialyte, я надеюсь.

Через три километра маршрут пробега отклонился от главного шоссе и свернул на менее оживленные пригородные улицы, петляющие меж холмов с видом на аэропорт Сан-Франциско. Дети наблюдали из больших окон автодома, как взлетают и садятся самолеты, и визжали от радости.

Самый потрясающий экипаж поддержки – это моя семья в плавбазе. Мама открыла дверь и вручила мне еще один сэндвич с арахисовым маслом и медом. Папа кричал из окна, что я выгляжу круто.

– Давай, ускорься за нас! – наставлял он меня. – Ты идешь на рекордной скорости!

На рекордной скорости? О чем он говорит? Я изо всех сил пытался просто пережить это тяжкое испытание и остаться жив.

Они съехали на обочину, и дети выпрыгнули из фургона.

– Папа, – позвала меня Александрия, – поиграй с нами.

– Да, – поддержал ее Николас, – давай поиграем в бейсбол.

– Ладно, – задыхаясь, произнес я, – давайте играть в мяч.

И мы побежали по дороге, кидая друг другу мяч. Небольшой отдых мне бы сейчас не повредил, но игра с детьми взбадривала меня гораздо лучше. Я всегда наставлял их точно так же, как моя мама, когда мы были детьми: «Приключения начинаются в тот момент, как вы делаете шаг за порог дома. Выйдите из дома и – вперед!»

И вот, пожалуйста, – мы на практике применяем эти знания. Нам, чтобы найти приключения, не приходится ехать ни в Непал, ни в Африку, достаточно просто зашнуровать кроссовки, и тут же, прямо за дверью дома посреди Сан-Франциско, начинается невероятное и таинственное путешествие. Мы постоянно так делаем, и детям это нравится. И (я надеюсь) то, что делает сейчас их папа, кажется им разумным: он просто раздвигает границы чуть-чуть за пределы парка у Золотых Ворот.

Будь погода помягче, дети продержались бы дольше, а так, утомленные жарой, они уже через десять минут залезли обратно в плавбазу, чтобы прийти в себя. К счастью, мои дети в хорошей форме, хотя я, не желая вызвать у них отрицательную реакцию, никогда не заставлял их ни фанатично соблюдать диету, ни заниматься спортом. Я просто стараюсь подавать хороший пример, и это работает: они оба правильно питаются и физически очень активны. Когда я вижу, как дети, тяжело дыша после игры в мяч или пробежки со мной, запрыгивают в плавбазу, мое сердце преисполняется гордости.

Следующие километров шестнадцать я бежал в приподнятом настроении, но к двухсот девятому километру запал иссяк и на меня накатило отчаяние. Внезапно мне показалось, что все идет не так, хотя всего два часа назад мир был полон надежд. Солнце постепенно скрывалось за далеким горизонтом, и я направлялся прямо в сгущающуюся темноту. Я был один, мое семейство где-то (и я не знал где) остановилось поужинать. Теперь болели не только ноги, боль растеклась по всему телу. Я медленно продирался сквозь тоску, едва способный приподнять голову. Двадцать восемь часов бега могут дать и такой эффект.

Боль усиливалась, а настроение становилось все мрачнее, и я снова стал задаваться вопросом: зачем я этим занимаюсь? Ответ был однозначный: выполнить обязательства перед Либби и ее семьей, помочь маленькой девочке, которой этой нужно. Пробежать триста двадцать два километра – это самое малое, что я мог сделать для них. Мои страдания на пробеге нельзя и сравнивать с тем, что пришлось пережить этим людям.