Дин Карназес - Бегущий без сна. Откровения ультрамарафонца

Но, безусловно, тут было нечто большее, чем простой альтруизм. Мое извращенное любопытство не давало мне покоя: на что способен человеческий организм? Куда я смогу добежать, прежде чем совсем упаду? Пробег в триста двадцать два километра оказался отличным испытательными полигоном.

Или это было поле битвы? Эмерсон [63] Ральф Уолдо Эмерсон (1803–1882) – американский эссеист, поэт, философ, пастор, лектор, общественный деятель, один из виднейших мыслителей и писателей США. Прим. ред. писал: «Естественной ситуацией для мужчины вполне может быть война». Может, я и бежал только потому, что мне нужно было с кем-то воевать? Может быть, с собой? Самые серьезные состязания – это соревнования с самим собой, и я оказался самым жестоким оппонентом. Я беспощадно требовал от себя как можно больше, неутомимо продолжал воевать с дорогой, телом и разумом.

Боль была тем оружием, которое позволяло мне сделать выбор.

При этом в разгар всех тех невозможных ужасов, которые происходили с моим телом, сейчас я по-настоящему ловил кайф от первозданной ясности момента. Сквозь безнадегу и отчаяние, несмотря на боль, а может быть, благодаря ей я чувствовал себя как никогда живым.

Сзади подъехала плавбаза, и свет ее фар моментально выдернул меня из этих бредовых размышлений. На улице уже было почти абсолютно темно.

Поравнявшись со мной, Джули мягко заговорила:

– Ну как ты?

– Бывают взлеты и падения, – пропыхтел я, – вот сейчас как раз не взлет.

Она выпрыгнула из плавбазы и побежала рядом со мной. Учитывая мою скорость, ей достаточно было просто бодро шагать, чтобы поспевать за мной. Я видел, как дети в пижамах смотрят в заднее окно.

– Как думаешь, в чем причина? – спросила Джули.

– На самом деле во всем, – ответил я. – Я выработал весь ресурс. Я не уверен, что смогу пробежать еще сто пять километров.

Она сделала короткую паузу, а затем сказала:

– Не думай об этом в таком ключе. Эта цифра наводит ужас. Помнишь фильм «А как же Боб?»?

Это была комедия, которая нам обоим нравилась. Ричард Дрейфус там играл психотерапевта, а его пациента, который довольно долго не мог вылечиться, Билл Мюррей.

– Шаг ребенка, – сказала Джули точно так же, как Дрейфус наставлял Мюррея. – Иди шагами ребенка. Поставь цель пробежать двадцать метров вон до того дорожного знака, а не сто пять километров до финиша. Просто добеги до того знака.

Временами я совсем не мог понять Джули, например, когда она стала выращивать в гостиной кокосовую пальму, привезенную с Гавайев. А иногда, вот как сейчас, все, что она говорила, было мне совершенно ясно. Если под угрозой был вопрос выживания, мне казалось, мы лучше всего понимали друг друга. Когда я бежал на грани срыва, то мне не нужны были утешения, такие нежные вещи, как чувства, уважение и наши отношения, больше подчинялись инстинктам. Чем сильнее я подталкивал себя к самоуничтожению, тем меньше значили для меня потребности, стоящие в пирамиде выше основных. В такие моменты, когда нами управляли примитивные эмоции, мы любили друг друга гораздо сильнее. Наша общая цель заключалась в том, чтобы я добежал до финиша, причем живым. Все просто. Предельно понятно. Но это требовало гораздо больше сил, чем можно было себе представить.

Зазвонил мой мобильный – это была Лиэнн Вуд, мама Либби, она звонила из Стэнфордской детской больницы.

– У меня хорошие новости, – сказала она, – Либби стало лучше. Сейчас она спит, и врачи говорят, если она хорошо отдохнет ночью, мы сможем встретиться с вами на финише в Санта-Крус.

– Я буду бесконечно счастлив, – сказал я.

Пообещав встретиться на финише с Либби и ее семьей, я внезапно для себя ускорился. Я ощутил покалывание в мышцах, как будто к ним снова прилила кровь и последовал выброс эндорфинов. Я снова был на взлете. Иногда нужно пройти через ад, чтобы вознестись к небесам.

«Шаг ребенка, – постоянно напоминал я себе на бегу, – шаг ребенка».

Когда я пробегал мимо Стэнфордской детской больницы, было два часа ночи, и я к этому моменту бежал уже вторую ночь. «Вероятно, в такой час лучше не заходить, а то они могут вызвать полицию. В любом случае я увижу Либби с семьей завтра утром, так ведь?»

Плавбаза где-то далеко позади причалила на ночлег, и я в одиночестве в полной темноте трусцой бежал по шоссе. На следующем перекрестке я странным образом чуть не врезался в нарядно одетого, но взлохмаченного молодого человека, который прогуливался по улице. Почему он решил прогуляться в два часа ночи? По его взгляду я догадался, что мое присутствие и спортивная одежда озадачили его ничуть не меньше. Затем я заметил следы помады у него на лице, на шее… Ага, молодого Ромео только что отшили в ближайшем клубе.

– Поздновато для пробежки, – сказал он, нарушив тишину. – Во сколько ты начал?

Не ожидая здесь увидеть кого-либо еще, я посмотрел на часы.

– Э-э-э… Ну смотри: сегодня воскресенье, вчера была суббота… Пару дней назад.

Он заморгал.

– И куда ты направляешься?

– Ну-у-у… – протянул я, – пытаюсь добраться до Санта-Крус.

– Санта-Крус! До него отсюда восемьдесят километров!

– Я знаю, это далеко, – сказал я. – Посмотрим, как пойдет.

– Зачем ты это делаешь?

– Я собираюсь встретиться с маленькой девочкой и ее семьей.

Свет сменился на зеленый.

– Не унывай.

– Ага. – Он помахал мне, хотя все еще с любопытством смотрел на меня. – Ты тоже.

Я бежал дальше и постепенно стал слышать только глухой звук своих шагов. Следующий час усталость нарастала. Я старался не терять бдительности, но две бессонные ночи и двести пятьдесят километров брали свое. Зрачки настолько расширились, что мне было трудно сфокусировать взгляд: предметы расплывались, как будто я открыл глаза под водой. Я продолжал двигаться вперед, но веки с каждым шагом тяжелели. А затем наступила зловещая тишина…

Когда громкий звук будит вас среди ночи – это всегда неожиданно, особенно если вы в этот момент бежите. Но сейчас меня выдернул из дремы пронзительный автомобильный сигнал. Долю секунды я не мог понять, что случилось, но мигающий свет фар быстро помог справиться с этой задачей. Я уснул на бегу и, как лунатик, беззаботно бежал посередине шоссе, и меня чуть было не сбили.

Свет фар приближался, и я инстинктивно отпрыгнул в придорожные кусты. Это нельзя было назвать мягкой посадкой, но альтернатива могла быть гораздо хуже.

Вот черт, я заснул на бегу посреди шоссе! Кажется, пора сделать перерыв. Я, пошатываясь, выполз из кустов, стряхнул с себя мусор и сел на бордюр.

К сожалению, от сидения на месте усталость не проходила. Похоже, мой организм приспособился все время бежать, и остановка была чуждым состоянием. Каждый сантиметр тела пылал от боли. Мне нужно было встать и продолжать идти, сидеть было невыносимо больно.