Полина Венгерова - Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в XIX в.

Но если доктор Лилиенталь добился столь явных успехов, то потому лишь, что духовная почва в России была очень хорошо подготовлена: еврейский ребенок мужского пола (девочки не в счет) привыкал к учебе с раннего детства, уже мальчиком умел разбираться в схоластических хитросплетениях, в многочисленных талмудических каверзах и воспринимать жизнь всерьез. Поскольку его не отвлекали другие предметы, он мог ежедневно полностью погружаться в изучение Талмуда. Он находил себе развлечения только в кругу семьи (отсюда и его постоянство) и в скромной семейной жизни своих приятелей. Тогдашняя молодежь не предавалась разнообразным удовольствиям, как нынешняя. И потому еврей того времени был в духовном отношении человеком цельным, хотя и односторонним. Он был телом и душой связан с традицией и своей религией, в них заключались для него мораль, этика, целый мир. Его Библия предлагала ему достаточное знание всемирной истории, начиная с седой старины и до христианской эры; его пророки облагораживали его дух, восхищали и возвышали его душу, наполняли ее восторгом. То, что было гордостью ребенка, уже в юности превращалось в самосознание мужчины. Инаковерующие обычно воспринимают это свойство как высокомерие и дерзость. Этика еврейских мудрецов, прагматичность и в то же время возвышенность их мировоззрения рано превращали тогдашнего еврея в мыслителя и философа, обретавшего красоту в своей религии. Тогда еврейский народ жил как на острове, далекий от остального мира, но он не был диким, как островитяне. Здесь, на острове он был счастливым обладателем собственного духовного мира: своей веры, своей традиции, гарантировавшей ему наслаждение в преходящей жизни. А надежда на жизнь загробную позволяла ему выносить страдания жизни бренной. Из этого духовного царства его не могла изгнать никакая человеческая власть. Здесь он был хозяин и господин.

Период «бури и натиска» [198]тогдашней еврейской молодежи протекал на школьной скамье. Никакая революция, никакая любовная авантюра, даже деловые интересы не заставили бы ее свернуть с этого достойного пути; ведь родители считали своим священным долгом заботиться о своих отпрысках и после того, как те женились и заводили детей, ибо они видели высшее счастье в том, что женатый сын беспрерывно изучает Талмуд. Исходя из этих соображений состоятельные люди женили своих дочерей и сыновей. Невеста должна была быть прежде всего красивой, статной, умной и благонравной. Но главное, она должна была быть бас тойвим [199], то есть дочерью ученого и религиозного человека. Могу засвидетельствовать, что выбор родителей, не введенных в заблуждение богом Мамоной, редко бывал неудачным. Помню, что тогда было много счастливых браков, поскольку нравственность молодых супругов придавала их союзу высший смысл и обеспечивала верность. Ни разочарования, ни пресыщение, ни погоня за новизной не нарушали супружеского согласия, и воистину божественная искра любви питала пламя домашнего очага, пламя, которое не в силах были погасить никакие жизненные бури. И в ненастные дни осени или даже в холодные одинокие зимние дни — в преклонном возрасте, когда огонь давно погас, тлеющая под пеплом искра все еще согревает дрожащую от холода душу.

Увы, просвещение расшатало эту благословенную супружескую жизнь и разрушило много драгоценного добра. Но нельзя забывать, что слишком сильный свет европейского образования ворвался слишком быстро, не предупреждая о своем появлении мягким рассветом, и ослепил изумленную молодежь. Ведь первыми адептами образования были уже зрелые мужчины, которые до этого момента вели почти аскетическую жизнь…

В конце тридцатых годов в Бресте, как и во всей Литве, йешиве-бохерим [200](бохер — юноша, неженатый молодой человек) были учащимся пролетариатом. Их религиозное и духовное воспитание строго регламентировалось. Об этом заботилось еврейское общество, которому оно обходилось довольно дорого. Но их физическое состояние оставляло желать лучшего, ученики йешивы выглядели слабыми и вечно озабоченными. Во всем, что касается ежедневного питания, одежды и крова, они зависели от счастливой случайности и милосердия своих сограждан. В лучшем случае они получали обед, но и то не каждый день недели. О других трапезах заботился Тот, Кто «питает птиц небесных». Кров они находили в бесей-медрашим , которые были одновременно домами учебы и синагогами. Подложив руку под голову, они спали сном праведников летом на жестких деревянных скамьях, зимой — поближе к теплой печке. Одежду они получали от сострадательных сограждан, и всегда в неподходящее время: в начале лета им доставались теплые зимние вещи на вате, а поздней осенью — летняя одежда и обувь. Зимой они мерзли, а летом потели вдвое сильнее, чем люди богатые. Они влачили это жалкое существование из года в год, до двадцати лет штудируя Талмуд. Потом они женились, иногда очень удачно, потому что богатые граждане уважали и привечали их, ведь хорошие талмудисты считались в народе людьми набожными и почтенными.

Обычно этих юношей в зависимости от их знаний делили на три класса. В доме моих родителей каждый день получал обед ученик одного из трех классов. Самого из них старшего звали Шимеле. Прилежный талмудист, он уже посещал йешиву, то есть учился в высшем третьем классе. Это был спокойный, сообразительный, но неповоротливый блондин с добрыми голубыми глазами. Зимой и летом он носил долгополый кафтан с дырами на локтях. Второй мальчик посещал класс орем [201], где городские учителя и знатоки закона, молодые и старые талмудисты из бесей-медрашим, преподавали Библию и более легкие части Талмуда. Подвижный, черноглазый непоседа, он являл собою прямую противоположность Шимеле и вполне оправдывал свое прозвище Фишеле (рыбка). Третьего звали Мотеле, он ходил в младший первый класс. Этот тихий, задумчивый, спокойно рассуждающий мальчик был типичным странствующим бохером [202].

Большинство этих подростков приезжали в Брест из окрестных местечек и деревень, чтобы учиться. Они были сообразительны, спокойны и выполняли любую работу в домах, где их кормили. В тот период, когда движение Лилиенталя только набирало силу, они вполне годились для того, чтобы доставлять молодым людям в город корреспонденцию и крамольные просветительские книги [203].

Нередко в сумерках можно было видеть, как кто-то из них, озираясь словно кошка, тихо прокрадывается к нам во двор со стопкой духовной «контрабанды» и направляется прямиком к лестнице, ведущей в кабинет моих зятьев. Попадись они на глаза моей бдительной матери, им бы несладко пришлось; уж в такой день они у нас наверняка остались бы голодными.