Томас Майер - Мастера секса. Жизнь и эпоха Уильяма Мастерса и Вирджинии Джонсон – пары, которая учила Америку любить

Джонсон ворвалась в смотровую, задернула занавеску и в крайнем гневе выгнала Мейнерса вон.

– Держитесь подальше от смотровой! – сделала она ему выговор. – Вы – не врач.

Подобные стычки стали постоянными для Мастерса, который растерял значительную часть своих врачебных навыков и утрачивал остроту ума. Он больше не мог с ходу дать правильный ответ на любой вопрос, как было когда-то. Дерзкая амбициозность и работоспособность переродились в сентиментальность. Приступы болезни Паркинсона и возраст начинали играть с ним дурные шутки. Ближе к своим 60 годам он отказался от акушерства, говоря, что вставать в три часа ночи, чтобы принимать младенцев, – это игры для молодых. Он перестал было проводить гинекологические операции, затем вернулся к хирургии, чтобы плата за его услуги поддерживала институт, но снова отказался от них, когда не смог держать скальпель. Билл ощущал эти перемены, но, будучи человеком гордым, держал это при себе.

Одна из историй его угасания была связана с Пегги Шепли, женой председателя совета попечителей института Этана Шепли-младшего. До того как выйти замуж во второй раз (за Этана), Пегги стала гинекологической пациенткой Мастерса, в основном из дружеской любезности. Около 1985 года, приближаясь к своей пятидесятой годовщине, она пришла к Мастерсу на ежегодный осмотр и заговорила о том, что хочет сделать маммографию.

Он отреагировал недовольным тоном:

– Не думаю, что в этом есть необходимость.

Мастерс провел обследование ее груди и тазовых органов и объявил, что она здорова.

Пегги не удовлетворилась результатом осмотра. Она пришла на прием к главе хирургического отделения больницы св. Луки в пригороде Сент-Луиса, который провел еще одно исследование, назначил маммографию и обнаружил у нее рак груди. Реакция Мастерса, когда она рассказала ему об этом уже после лечения, была шокирующей.

– Он потрепал меня по плечу и сказал: «Я рад, что ты оправилась от того, что, по твоему мнению, у тебя было», – вспоминала Пегги. – Я говорю: «Билл, я думаю, очень важно, чтобы женщины, особенно женщины старше пятидесяти или даже сорока лет, проходили базовую маммографию». А он просто отмахнулся от этого. Он даже не подумал, что это правда – что это была не моя фантазия, а настоящий рак.

Для Вирджинии Джонсон перемены, происходившие с ее 75-летним мужем, человеком, который дал ей так много, были болезненно очевидными. Его когда-то властный голос был теперь напряженным и слабым. Во время выступлений на медицинских семинарах Билл страдал от «мелких срывов» – провалов в мыслях, хаотичных комментариев, которые подмечали посторонние. Во время одной встречи друзья выразили беспокойство по поводу Мастерса, и Джонсон честно рассказала им, что он болен болезнью Паркинсона. Когда Мастерс догадался, что они узнали о его проблемах со здоровьем, он напустился на жену, точно она выдала величайшую тайну.

– Билл, у тебя дрожат руки. Ты запинаешься на презентациях, – ответила она. – Лучше пусть они знают и проявляют сочувствие, чем теряются в догадках.

К 1990 году количество пациентов в Институте Мастерса и Джонсон сократилось наполовину – до 125 в год. В клинике Мастерс стал второстепенной, почти теневой фигурой, подчиняясь суждениям жены. Он продолжал готовить терапевтов, хотя уже не так часто принимал пациентов.

Сотрудники ценили приветливость Мастерса в сравнении с властностью Джонсон и защищали угасающего старика, которым искренне восхищались. Между тем готовность Вирджинии мириться с закатом мужа была на исходе. Она часто с раздражением говорила о Билле и не проявляла никакой привязанности к нему.

Снижение доходов от бизнеса заставило Джонсон единолично принимать множество трудных решений. Мастерс не желал или уже не мог смотреть в лицо мрачной реальности. Без правительственных грантов на исследования и с пересыхающим ручейком частного финансирования институт был вынужден переходить на режим экономии. Еще раньше пришлось закрыть эндокринологическую лабораторию клиники – источник большинства исследований, финансируемых фармацевтическими фирмами, – и распрощаться с талантливыми исследователями. Марк Шварц ушел и открыл собственную практику в Новом Орлеане. Ванда Боуэн, которая некогда была блюстителем внутреннего кодекса клиники, личный адъютант Джонсон, ушла со скандалом. Мэй Биггс, пожалуй, самого талантливого терапевта института, попросили уволиться в 1988 году.

Джонсон нужен был в клинике кто-то, кому она могла бы довериться. Она хотела уйти на покой и передать свои обязанности заместителю. Естественным кандидатом на эту должность стал Уильям Янг, муж ее дочери.

Дети Вирджинии, Скотт и Лиза, были теперь взрослыми людьми. Джонсон часто мучилась чувством вины из-за того, что пропустила много важных моментов их детства. Ее отношения с Лизой складывались непросто. «Сын – моя гордость и радость, – объясняла она. – А дочь всегда была диковатым ребенком».

В свое время Лиза познакомилась с Уильямом Янгом, священником баптистской церкви, и вышла за него замуж. Янг не так уж много знал о секс-терапии, когда заступил на свой пост в клинике тещи. «Многим людям кажется странным, что баптист рассматривает сексуальность как дело своей жизни, – говорил Янг репортеру. – Но я всегда проповедовал, что сексуальность – вещь не только здоровая и естественная, но еще и богоугодная. С ней, как с огнем: главное – как мы ее используем». Многие в клинике были невысокого мнения о его способностях в качестве терапевта, но выбор Янга оказался верным решением. Со временем он стал директором института, заменив на этом посту Мейнерса, которому предложили менее значимую должность за меньшую плату.

Живший в то время в Нью-Йорке Хауи Мастерс был опечален переменами в институте. Несмотря на эмоциональную отстраненность, он уважал отца как человека, который говорил ему неприукрашенную правду. Хауи женился на Виктории Бейкер, своей коллеге, продюсере и директоре ABC News . В числе его творческих достижений был ряд документальных фильмов и недолгий период работы в вечерних новостях с Питером Дженнингсом. Хауи не понимал, почему отец позволил Джонсон сделать новым лидером клиники своего зятя. «У Билла Янга вообще не было никакой реальной подготовки для такого поста, – говорил Хауи. – Уже по одному этому можно было судить, что институт умирает».

Перестав заниматься делами института, Джонсон оставила позади самые крепкие узы, связывавшие ее с Мастерсом, – их работу. «Думаю, Джини устала от всего этого, – объяснял Хауи. – Она человек беспокойный, в отличие от него. Честное слово, он мог бы вставать каждое утро, надевать один и тот же галстук-бабочку, идти одной и той же дорогой на работу и садиться за стол, чтобы бороться с одними и теми же проблемами, всю следующую сотню лет, если бы сумел столько прожить, – и был бы счастлив».