Ал Сантоли - ВСЁ, ЧТО БЫЛО У НАС

Однажды ночью нас наши собственные пушки обстреляли. Я лежал, спал на открытой площадке. Моросило. Помню, что как только забрался в ямку на склоне холма, сразу же затащил поверх себя несколько досок из посадочного настила — укрыться чуток. И вдруг на самой макушке громко так — «п-ш-ш-шум». Я понял, что это 155-миллиметровый снаряд попал в самую макушку горы. Взглянул я на это и говорю: «Так-так-так, а я ведь знаю, что сейчас будет. Сейчас под огневой вал попадём». Наши артиллеристы с координатами всё напутали. Однако продолжалось это не очень долго. Лейтенант орал в телефонную трубку: «Нет! Нет! Не туда! Не туда!» И они там разобрались.

Один парень пошёл с горы. Прошла уже неделя после срока окончания его службы, а он всё торчал на той горе. Он сказал: «К чёрту всё, пойду-ка я домой». Он уже до середины горы дошёл, тогда уже его подобрали. Всё нормально обошлось.

Настал день, и тучи по какому-то волшебству разошлись, и появилось ярко-голубое небо. Лейтенант сообщает по рации: «В общем, у нас тут всё прекрасно, над зоной чисто. Высылайте “Чинуки”». А на базе ни мычат, ни телятся: «А сколько “Чинуков” надо? А это так? А это сяк?» Ну да ладно, полетели к нам «Чинуки».

Как только они оказались над нами, тучи заново сошлись. Туго затянуло, сильней, чем кожу на барабане. Командир орёт по телефону: «Мудаки вы грёбанные. Надо мужиков-подрывников отсюда вывозить. У них тут в людях некомплект».

Пилот одного «Хьюи» сказал, что сделает. Слышно было, как он жужжит над макушкой горы. Сквозь туман можно было нижнюю часть фюзеляжа разглядеть. А он говорит: «Не вижу. Не вижу. Ничего не вижу. На вертолёте в туман не разлетаешься. Зайду-ка ещё раз». Мы говорим: «Ладно. Погоди. Погоди. Сейчас огни зажжём». Ну, взяли ночные огни, маленькие такие, выложили из них круг в качестве ЗВ.

Он подходит и говорит: «Видел! Видел! Думаю, выйдет». Все кричат, радуются. И вдруг он сваливается из тумана и садится. И говорит: «Никуда я не полечу. Я так больше летать не буду. Не полечу, пока не прояснится». Командир говорит: «Слушай, надо их отсюда вывозить. Ты ведь сел. И подняться сможешь». Пилот говорит: «Да ты совсем не понимаешь! Никуда я не полечу в таком тумане».

В конце концов уговорили его. Посадили туда меня с напарником, ещё одного парня, раненого, пилот и говорит: «Ладно, держись покрепче». И полетели прямо вверх. Туман становился всё гуще, и гуще, и гуще, и я сказал себе: «Господи боже, ужас какой. А дальше что? Мы, скорей всего, разобьёмся о другую гору». Сидим, держимся. И вот так мы поднимались всё выше и выше, и вылетели наконец из тумана. Обзор — на мили вокруг. Бог ты мой! Получилось! Я взглянул назад, а там стоит та высота, окружённая толстым слоем тумана.

Из Вьетнама я вылетел шестого июня, дома был восьмого. И вдруг обнаружил, что стою в час или два ночи у базы ВВС «Окленд» в зелёной повседневной форме. И уже не в армии.

Жаль, не мог я пойти в казарму или в какое-нибудь подразделение подрывников — устроиться, расслабиться, поболтать с теми, кто меня бы выслушал и понял, а потом таким вот образом распрощаться с армией. Жаль, что вышло всё так резко, потому что я от этого реально охерел. Я ведь не просто оставлял позади жизнь, полную невзгод, я ведь ещё оставлял позади уклад той жизни, в соответствии с которым жил почти три года. И вдруг — раз! — и я уже в самолёте, в Чикаго лечу. Аэропорт О'Хэйр.

Я собирался взять в прокате машину и ехать домой. Я вспоминал, как летал на самолёте от Форта-Райли до О'Хэйр, когда навещал родителей. И тут я подумал: «А ведь это последний раз, когда снова приходится так лететь». Сплошное разочарование вышло. В аэропорту меня никто не встретил. Никто не знал, что я еду домой.

Я взял в прокате машину и поехал домой. А там никого не оказалось. И вот уселся я на ступеньку крыльца нашего дома, по сторонам гляжу. Погода была хорошая, тёплая. «Здорово-то как, — думаю. — Вот мой дом». Никогда не забуду эту картину — как сижу я себе на ступеньке, вокруг поля, а я просто сижу себе, насвистываю, по сторонам гляжу, слушаю, как жаворонки полевые поют, день такой яркий, солнечный. «Вот мой дом. Я дома».

Я стал вспоминать о том, как улетал из Вьетнама. Сержант Смит с сержантом Карлтоном довезли меня до фубайского аэропорта, и просто пожали руку со словами: «Пока, Смитти». Только что кончились мои два года с этими ребятами, но они ведь, ясное дело, лайферы. [43] Lifer — военнослужащий-контрактник, профессиональный военный — прим. переводчика. Они ведь всё понимают. Попрощались, и всё. Я больше с ними ни разу не связывался, разве что один раз, три месяца спустя, письма получил. Есть у меня друзья, которых хочется иногда разыскать, узнать, как и все другие поживают, но я… Толку-то? Можно узнать такое, о чём бы лучше и не слышать.

10 июня я должен был приступить к учёбе. Мне было реально не по себе, когда я сидел в аудитории. Мне всё так же представлялось, что я слышу шум чопперов над головой. Меня часто видения посещали. Помню, как сидел и пялился в никуда. Глядел себе в окно. И ждал — не прилетит ли вертолёт и не увезёт ли. Мне часто такое представлялось — как будто меня должны вывезти оттуда по воздуху. «Сейчас меня вывезут». Собственно говоря, единственные звуки, которые меня сейчас пугают, даже после того как столько времени прошло — это хлопки. Громкие хлопки — когда похоже на взрыв. Терпеть не могу. И вертолёты — любой вертолёт, когда пролетает рядом, и лопасти у него под соответствующим углом. Каждый раз, как услышу — сразу же голову задираю. Особенно когда нахожусь в лесу, гуляю в парке со своей собакой. Мне просто мысли в голову приходят: «Эта штука в любой момент сядет. И я увижу синий дым, или зелёный дым или какой-нибудь другой, жёлтый, дым. Эта штука сейчас сядет и меня заберёт, увезёт отсюда. Неизвестно куда».

Я после того случая в вертолёте ни разу не был.

Герб Мок

Командир стрелкового отделения

25-я пехотная дивизия

Даутьенг

Ноябрь 1967 г. ― ноябрь 1968 г.

В ночь на 30 января у меня выдалась просто фантастическая ночь: мы сидели в треке [44] Бронетранспортере. и играли в кости, я выиграл шестьдесят пять баксов, а нас всё это время обстреливали из минометов. А я и ухом не вёл. Миномётный обстрел, всё в соответствии с боевым распорядком. А всё потому, что мне так попёрло, сплошь семерки выбрасывал. Я перелез в свой блиндаж, и тут они снова открыли огонь. Плотно, очень плотно стали бить. И тут я понял — что-то будет.

Они ведь как делали? — раздавали всем солдатам по мине и выстраивали их у минометов, и каждый, кто шел в бой, опускал свою мину в трубу и бежал в атаку, чтобы, когда добежит, все мины уже ударили, а он у тебя прямо на макушке. Мы потеряли один трек на дороге — подбили из РПГ, и другой трек на периметре подбили, из него же.