Ал Сантоли - ВСЁ, ЧТО БЫЛО У НАС

Я думаю, что в результате минирования гаваней, по крайней мере, со слов моих контактов во Вьетнаме, северные вьетнамцы стали бояться Никсона. Они не знали, чего от него ожидать. Они были уверены в том, что американская общественность против таких действий и против войны, но полагали, что сил у него хватит, чтобы проделать это в любом случае.

Деннис Морган

Воздушная разведка

Морская пехота США

I корпус

Сентябрь 1972 г. — февраль 1973 г.

Соглашение о прекращении огня вступило в силу 28 января 1973 года в 06.00. [86] 6 часов утра. Я вылетел на воздушное дежурство в 23.00 вечером предыдущего дня. Если посмотреть на карту, где река Куавьет протекает по участку Донгха-Куангтри, там есть маленький клочок земли. Где-то в восьмистах метрах к югу от него южновьетнамские морпехи противостояли северовьетнамским силам.

В ночь накануне вступления в силу соглашения о прекращения огня вьетнамские морпехи собрали могучую бронетанковую группу из пятнадцати-двадцати танков, бронетранспортёров, других машин — из всёго, что было в наличии — и ломанулись вверх по реке Куавьет, чтобы отрезать силы АСВ, захватить участок и удерживать его, пока будет действовать соглашение о прекращении огня. Они туда рванулись, захватили тот участок вплоть до устья реки, расширили плацдарм, и тут на них обрушился адский огонь. Северные вьетнамцы не стали соблюдать соглашение о прекращении огня. Они открыли стрельбу из-за реки изо всех видов оружия. Мы ничем помочь не могли, потому что в 06.00 воздушной поддержке дали отбой из-за перемирия. И ребята там дрались не на жизнь, а на смерть.

И вот что там произошло… Я так полагаю: люди идут на военную службу по разным причинам — не буду ударяться в философию, не о том речь. Некоторые делают это, потому что им больше делать нечего. Некоторые — в поисках себя. Некоторых сподвигает на это ощущение себя мужчиной или желание стать таковым. А есть и такие, что делают это из-за того, что чересчур хотят что-то доказать другим, хотят быть мачо. И обычно всякий, кто меньше пяти футов и четырёх дюймов [87] 162,5 см — прим. переводчика. ростом, пытается доказать, что он мачо. Нет ничего хуже какого-нибудь недомерка с большим и неуёмным самомнением. Один пилот из ВВС, с которыми мы летали — слава Богу, с ним летать мне ни разу не пришлось — был как раз из таких.

Он вылетел в ночь накануне перемирия и начал ерундой страдать в одном месте, где быть ему не следовало, и тут его сбили, и это страшно осложнило попытки помочь тем вьетнамским морпехам, что в ту самую ночь рванулись вверх по берегу и захватили тот район. Мы знали, что он на земле. Он выбрался из своей «птички», OV-10 , стал связываться по рации с воздушно-морскими спасателями и другими самолётами в тех местах. И какого черта он туда полез? Разлетался, хотел Авиационную медаль получить, уж очень хотел чего-то доказать. А вышло так, что мы не могли ни удара с воздуха нанести, вообще ничего не могли, чтобы помочь тем вьетнамцам, потому что этот придурок ерундой там занимался, пока его не сбили и не взяли в плен. Думаю, северные вьетнамцы его в конце концов убили — может, нарочно, может, случайно, а может, и расстреляли, казнили.

Стивен Клинкхаммер

Специалист по авиационному вооружению

Авианосец «Америка»

Тонкинский залив

Октябрь 1972 г. — апрель 1973 г.

Я пошёл на службу сразу после школы, записался в ВМС на три года. В 1972 году меня отправили в лагерь начальной подготовки в Грейт-Лейкс. Прямо из лагеря начальной подготовки я попал на авиационные курсы, где учился обслуживать реактивные самолёты, и, не успев опомниться, получил назначение на корабль «Америка» — авианосец, который в то время находился в Тонкинском заливе. Он вышел из Норфолка в августе 72-го, а я закончил курс обучения только в сентябре. Рассказывали, что когда он выходил из Норфолка, группы протестующих вышли на лодках в гавань, чтобы этого не допустить, и береговой охране пришлось сопровождать его до выхода в море. По-моему, он чуть не переехал пару этих мелких судёнышек, в которых было полно людей, кричавших: «Не надо туда! Не надо туда!». В общем, после окончания авиационных курсов в Мемфисе я получил двухнедельный отпуск и съездил попрощаться домой в Мичиган.

К Рождеству мы проработали уже шестьдесят пять дней подряд, всё снаряжали бомбы на борту «Америки». Дошло до того, что солнечного света я совсем не видел. Я просыпался и шёл работать, а солнце ещё не взошло — на пятой сверху палубе солнца никак не увидишь — я сменялся, а солнце уже село. В чреве корабля дневного света я совсем не видел, чёрт бы его побрал. Я думал, свихнусь уже скоро. Работаем иной раз, тут объявляют работе отбой, и тогда мы спали прямо там, на бомбах. Просто берёшь кусок картона и укладываешь поверх бомб на поддоне. А там ведь очень холодно — сплошной металл кругом. К Рождеству мы уже болтались там столько времени, что все были на взводе, доведены до ручки. Чтобы выпустить пар, мы писали на бомбах всякую ерунду типа «Весёлого Рождества, гуки».

В то время заведено было носить браслеты с фамилиями пропавших без вести, тех ребят с нашего корабля, чьи самолёты подбили. Покупаешь такие браслеты, на каждом гравируют по фамилии пропавшего без вести пилота из нашей эскадрильи. А когда они возвращались, если возвращались, можно было послать такой браслет со словами: «С возвращением!»

В январе мы всё ещё летали круглосуточно. А потом, в конце января, когда мы всё так же работали в трюме, снаряжая бомбы, заработала система громкой связи корабля, и нам сказали: «Перемирие подписано. Война во Вьетнаме кончилась». Все запрыгали, зашумели.

Мы столько времени там проработали, бомбили ту страну до уссачки, и вдруг всё кончилось, ни с того ни с сего. Бомбы стали не нужны. Мы всё же поработали ещё пару дней, снаряжая бомбы. Пока не пришло окончательное подтверждение, пока мы не получили приказа о прекращении действий, мы всё так же их снаряжали, а самолёты всё так же летали. У всех такое настроение было: «Ну, а сейчас-то чего, на хер, делать?» Праздновали широко. Коки готовили стейки по заказу, картофель, шоколадный торт испекли… Охереть как здорово.

В общем, ждали мы всё, ждали, какие-то войска выводились, и мы принимали их на борт. В апреле мы ушли из Тонкинского залива. Все поздравления ограничились традиционным типа «Молодцы, отлично поработали» от командира корабля через громкоговоритель. Я ничего не понял. Говорю себе: «Ладно. Это он о том, что мы снарядили бомб сколько надо, или сбросили их сколько надо?» Совсем ничего не понял.

Я решил, что оставшееся время на флоте лучше буду не убивать людей, а наоборот, возвращать их к жизни. Для этого мне пришлось пройти через бесконечные собеседования с санитарами и офицерами медицинской службы на корабле. Когда я ушёл с «Америки», летом 73-го меня послали в Грейт-Лейкс на курсы. Их я кончил в октябре. У меня были такие высокие оценки, что меня рекомендовали для прохождения дальнейшего обучения. Так я попал на курсы хирургических лаборантов, а для этого мне пришлось продлить срок пребывания на службе ещё на тринадцать месяцев. Я был приписан к одной из двух хирургических команд в Грейт-Лейкс. Я служил там старшим санитаром.