Азарий Плисецкий - Жизнь в балете. Семейные хроники Плисецких и Мессереров

— Почему нет? — ответил Пети. — К тому же у меня свободен вечер.

Тогда я позвонил в театр и сообщил, что к ним собирается приехать Ролан Пети. Какой там начался переполох! За нами тут же прислали машину, и мы отправились в театр, где произошло историческое знакомство Ролана с руководителями труппы. Эта встреча впоследствии вылилась в целую серию контрактов на постановки балетов Ролана в Токио. Из-за этого на меня обиделся Тадацуго Сасаки — главный конкурент Асами Маки. Он долгое время работал с Бежаром, что было его несомненным преимуществом, а я невольно уравновесил их силы, связав Асами Маки с Роланом Пети.

Вспоминая Ролана, не могу не упомянуть о нашей поездке по Ленинграду. Это было еще до перестройки. Как-то утром мы ехали в машине по пустынному Невскому проспекту. Неожиданно Ролан сказал:

— Как мне нравится Ленинград! Он так напоминает мне Париж во время оккупации!

Осознав сказанное, он в притворном ужасе закрыл руками рот.

Ролан Пети очень много сделал для Марсельского балета. Еще в мою бытность в Марселе он мечтал создать собственную школу. Ради претворения этой мечты в жизнь Пети приложил массу усилий, задействовал все свои связи. Тогда ему очень помог Гастон Деффер, который был не только мэром Марселя, но и министром внутренних дел Франции. Во многом благодаря ему задумка Пети реализовалась, и Франсуа Миттеран издал указ об открытии Высшей балетной школы при театре «Национальный балет Марселя». И вот, когда, казалось бы, все мечты осуществлены, в жизни Ролана Пети наступила черная полоса. Внезапно скончался Гастон Деффер. После его смерти резко сократились субсидии, выделяемые на школу и труппу. Обиженный Ролан решает навсегда покинуть Марсель и вместе с Зизи перебирается в Женеву. Там они покупают роскошный дом в живописнейшем местечке Колони на берегу Женевского озера. Позднее они переезжают в Женеву. К сожалению, на новом месте Ролану ничего создать так и не удалось. В 2011 году его не стало.

Зизи, оставшись после смерти мужа в одиночестве, переехала из Женевы в местечко под названием Толошна, где много лет до самой смерти прожила Одри Хепберн. Поскольку Толошна находится недалеко от Лозанны, мы с Зизи оказались соседями — от моего дома до ее всего-то десять минут на машине. Я нашел номер телефона и позвонил ей. Она была очень рада и пригласила меня к себе. С тех пор я регулярно навещаю Зизи.

В свои годы — а ей уже за девяносто лет — она сохранила прекрасную память, жизнелюбие и ясный рассудок. У нее часто бывает Луиджи Бонино — ассистент Ролана Пети, бывший танцовщик его труппы, который сегодня по всему миру ставит балеты своего мастера. Поскольку Зизи является единственной наследницей авторских прав на все постановки Ролана, Луиджи обеспечивает ей безбедное существование. Но одиночество ее печально. Зизи почти не двигается и очень редко поднимается с диванчика, на котором проводит практически все время. Рядом с ней — только помощница. Поэтому Зизи всегда рада гостям. Когда мы говорим о Ролане, нет-нет да проскользнет обида, что он часто бывал жесток и груб, несправедлив… Потом улыбка освещает лицо Зизи, и она добавляет:

— Но никто и никогда не любил меня так, как Ролан.

«Он поразил меня глазами, которые, казалось, внимательно смотрели мне в самые зрачки, в буквальном смысле буравили меня. Всякий понимал, что, глядя в эти глаза, невозможно солгать или сфальшивить — он тут же это распознает. Черными точками глаз он впивается в тебя и видит насквозь».

Это моя запись, датируемая 1968 годом, относится к первой встрече и знакомству с Морисом Бежаром. Впрочем, знакомство могло и не состояться, ведь в гастрольном туре его труппы по Латинской Америке не значились выступления на Кубе. Однако случайно образовавшееся окно между Аргентиной и Мексикой побудило Бежара заехать в Гавану — не возвращаться же в Европу на две недели!

Разумеется, мы всей труппой ринулись встречать его в аэропорт. Обступив самолет, завороженно наблюдали за тем, как по трапу спускаются один за другим атлетически сложенные, длинноволосые ослепительные красавцы — танцовщики Бежара: Паоло Бортолуцци, Хорхе Донн, Виктор Ульяте… Замыкал шествие Жерминаль Касадо с маленькой собачкой на руках. Мы смотрели на них как на представителей внеземных цивилизаций, появившихся почему-то не на летающей тарелке, а на обычном самолете.

Бежаровская хореография буквально перевернула наше сознание. Сказать: неожиданная, новая и смелая — не сказать ничего. Потрясало отсутствие самоцензуры и степень внутренней свободы, с которой Бежар сочинял свои балеты. Кубинцам посчастливилось увидеть многие балеты из репертуара труппы «Балет ХХ века»: «Болеро», в котором солировала самая первая исполнительница Душанка Сифниос, «Ни цветов, ни венков» — парафраз «Спящей красавицы» на музыку Чайковского и «Голубой птицы» с великолепным Паоло Бортолуцци. Все было узнаваемо, но по-бежаровски трансформировано.

Особенно поразил нас балет «Бхакти». Под традиционную индийскую музыку бежаровские танцовщики, загримированные Рамой, Кришной и Шивой, появлялись на сцене, где в это время «медитировали» облаченные в джинсы современные поклонники индуизма. Такое тогда было время — эпоха студенческих волнений, идеалы Че Гевары, заложенные в балете «Жар-птица», — поэтому все месседжи Мориса легко считывались и с восторгом принимались публикой. Визит Бежара в 1968 году стал мощным толчком к развитию молодых кубинских хореографов, которые увидели, что выражаться в танце можно совершенно иным — современным языком.

Тогда же Морис Бежар попросил меня давать ежедневный класс в его труппе, благодаря чему мне удалось рассмотреть его артистов вблизи. И оказалось, что в классике они гораздо слабее, чем в балетах, основанных на его хореографии. Помнится, я тогда подумал: как много зависит от хореографа! Зачастую артисты, идеальные в классе, нивелируются на сцене. У Бежара все наоборот. Его танцовщики, не блиставшие в репетиционном зале, ослепляли на сцене красотой и поражали неповторимостью. Казалось, они знают что-то, чего не знает никто другой.

Поскольку Бежар хорошо говорил по-испански, мы могли свободно и подолгу беседовать. Тогда же, на Кубе, я впервые получил от него приглашение на работу в труппу «Балет ХХ века». Однако о том, чтобы принять предложение, не могло быть и речи, ведь я на тот момент был связан кубинским контрактом и полукрепостной зависимостью от чиновников советского Министерства культуры.

Когда Бежар уехал, я написал брату о своих впечатлениях. Это письмо сохранилось.

«27 октября. 1968 г. Гавана.