Коллектив авторов - Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

Ее и годы не остудят,
И не остудят горы льда,
У ней и старости не будет,
По-видимому, никогда…

Чтоб торопиться умирать,
Достаточно причины,
Но не хочу объектом стать
Судебной медицины.

Я все еще люблю рассвет
Чистейшей акварели,
Люблю луны латунный свет
И жаворонка трели…

Я, как Ной, над морской волною
Голубей кидаю вперед,
И пустынной белой страною
Начинается их полет.

Но опутаны сетью снега
Ослабевшие крылья птиц,
Леденеют борта ковчега
У последних моих границ.

Нет путей кораблю обратно,
Он закован навек во льду, —
Сквозь метель к моему Арарату,
Задыхаясь, по льду иду.

До чего же примитивен
Инструмент нехитрый наш:
Десть бумаги в десять гривен,
Торопливый карандаш —
Вот и все, что людям нужно,
Чтобы выстроить любой
Замок, истинно воздушный,
Над житейскою судьбой.
Все, что Данту было надо
Для постройки тех ворот,
Что ведут к воронке ада,
Упирающейся в лед.

Свет, как в первый день творенья, —
Без мучительных светил
И почти без напряженья
Пресловутых вышних сил.

Будто светит воздух самый,
Отражая светлый лед,
И в прозрачной райской драме
Освещает людям вход.

Там стоят Адам и Ева,
Не найдя теплей угла,
Чем у лиственницы — древа
Знания добра и зла.

Что ж, зажигай ледяную лампаду
Радужным лунным огнем,
Нынешней ночью и плакать не надо —
Я уж отплакался днем.

Нет, не шепчи и не бойся огласки,
Громко со мной говори.
Эту старинную страшную сказку
В тысячный раз повтори.

Голосом ночи, лунного света,
Горных обрывов крутых:
— Жил-был король, недостойный поэтов
И недостойный святых…

Луна качает море.
Прилив. Отлив…
Качает наше горе
На лодке рифм.
Я рифмами обманут
И потому спасен.
Качаются лиманы,
И душен сон.

Придворный соловей
Раскроет клюв пошире,
Бросая трель с ветвей,
Крикливейшую в мире.

Не помнит божья тварь
Себя от изумленья,
Долбит, как пономарь,
Хваленья и моленья.

Свистит, что было сил,
По всей гремя державе,
О нем и говорил
Язвительный Державин, —

Что раб и похвалить
Кого-либо не может.
Он может только льстить,
Что не одно и то же.

Где жизнь? Хоть шелестом листа
Проговорилась бы она.
Но за спиною — пустота,
Но за спиною — тишина.

И страшно мне шагнуть вперед,
Шагнуть, как в яму, в черный лес,
Где память за руку берет
И — нет небес.
Только — тогда разрывай до конца,
Чтобы, связавшая крепко вначале
Если не судьбы, так наши сердца,
Нить, как струна, зазвучала…

Если сил не растрачу,
Если что-нибудь значу,
Это сила и воля — твоя.

В этом — песни значенье,
В этом — слов обличенье,
Немудреный секрет бытия.

Ты ведешь мою душу
Через море и сушу,
Средь растений, и птиц, и зверей.

Ты отводишь от пули,
Ты приводишь июли
Вместо вечных моих декабрей.

Ищешь верного броду,
Тащишь свежую воду
К моему пересохшему рту.

И с тобой обрученный,
И тобой облученный,
Не боясь, я иду в темноту.

И на небе — зарницы,
Точно перья жар-птицы
Неизвестных еще островов.

Это — мира границы,
Это — счастья крупицы,
Это — залежь сияющих слов.

По тундре, по железной дороге,
где мчится курьерский «Воркута — Ленинград»,
мы бежали с тобою, ожидая тревоги,
ожидая погони и криков солдат.

Это было весною, одуряющим маем,
когда тундра проснулась и оделась в ковер.
Снег, как наши надежды на удачу, все таял…
Это чувствовать может только загнанный вор!

Слезы брызнут на руку иль на ручку нагана,
там вдали ждет спасенье — золотая тайга.
Мы пробьемся тайгою, моя бедная мама,
и тогда твое слово — мне священный наказ!

По тундре от железной дороги,
где мчится курьерский «Воркута — Ленинград»,
мы бежали с тобою, ожидая тревоги,
ожидая погони и криков солдат.

Я помню тот Ванинский порт
И вид парохода угрюмый,
Как шли мы по трапу на борт
В холодные мрачные трюмы.

На море спускался туман.
Ревела стихия морская.
Лежал впереди Магадан,
Столица Колымского края.

Не песня, а жалобный крик
Из каждой груди вырывался.
«Прощай навсегда, материк!» —
Хрипел пароход, надрывался.

От качки стонали зэка,
Обнявшись, как родные братья.
И только порой с языка
Срывались глухие проклятья:

— Будь проклята ты, Колыма,
Что названа чудной планетой.
Сойдешь поневоле с ума —
Отсюда возврата уж нету.

Пятьсот километров — тайга.
В тайге этой дикие звери.
Машины не ходят туда,
Бредут, спотыкаясь, олени.

Там смерть подружилась с цингой.
Набиты битком лазареты.
Напрасно и этой весной
Я жду от любимой ответа.

Не пишет она и не ждет
И в светлые двери вокзала, —
Я знаю, — встречать не придет,
Как это она обещала.

Прощай, моя мать и жена!
Прощайте, вы, милые дети.
Знать, горькую чашу до дна
Придется мне выпить на свете!

За вагоном проходит вагон
С гулким стуком по рельсовой стали.
Спецэтапом идет эшелон
Из столицы в таежные дали.
Здесь на каждом вагоне замок,
Три доски вместо мягкой постели,
И, закутавшись в сизый дымок,
Мне мигают дорожные ели.