Коллектив авторов - Антология самиздата. Неподцензурная литература в СССР (1950-е — 1980-е). Том 1. Книга 1.

Вот вокруг меня застыли фигуры.
На одной из подмосковных дач,
словно воздух на венском стуле,
задремал, загрустил палач.

Быстрый ветер рассеял тучи
огневых, золотых партэр.
Он сидит, он как бог, только лучше.
Он воздушен, как солитер.

Я тела его не ощущаю.
Поцелуй как соленый грибок.
Одному ему разрешаю.
Только он завладеть мною мог.

Я лежу в постели крича.
Он секет. Я раздета до нитки.
О, какая сладкая пытка
быть любовницей палача.

Я лежу в постели одна.
Ветер студит мои колеса.
Тяжек запах, ни мужа, ни песа.
Я одна в темноте, одна.

За стеной кого-то били,
Кто-то тонко голосил
Изо всех последних сил.
За стеной кого-то били.

Осень. Сумерки наплыли,
Вечер краски погасил.
За стеной кого-то били,
Кто-то тонко голосил.

По витринам — из картона
Хлеб и сыр, и колбаса.
Понаделано их тонны,
Разбегаются глаза.

Эти яства — тоже — проба —
Hy-ка, кинь-ка на весы.
Ну-кась выкуси, попробуй
Деревянной колбасы!

Смята белая перина,
В душной комнате тепло.
После сцены балерина,
Коновалова Ирина,
Парамоновой назло
Пригласила Иванова —
И теперь он пьян и спит…
Ночь в окно глядит сурово,
Острый серп, как нож торчит.

Светлей луны у нас фонарь,
И свет его весьма приятен,
Он очень круглый, он без пятен,
Наш удивительный фонарь.

Луну певали деды встарь —
Нам этот пафос непонятен:
Ну что луна, когда фонарь
И светел и весьма приятен.

Мы тревожимся, орем,
Фантазируем и врем,
Что куда-то мы припрем.

Никуда мы не припрем —
Зря мы трепемся, орем,
Фантазируем и врем.

Пусть наврем, пусть не наврем.
Никуда мы не припрем —
Просто-напросто — помрем.

Пальто мое изношено,
Заплатки на пальто.
Трава в степи покошена,
Косил незнамо кто.

Начальникам не нравится
Потрепанность моя.
Но как мне им понравиться,
Того не чаю я.

Не чаю я, не чаю я,
Не чаю ни черта, —
Хмелею не от чаю я —
Вино моя мечта.

Пол-литра вещь сугубая,
Как выпьешь — благодать.
Личина жизни грубая
Шарахается вспять.

И выглядят умильными
Дома, трамваи, сад.
И носятся всесильными
Мечты, и им я рад.

Унылое заброшено,
Ночное не темно…
Пальто мое поношено,
Но это все равно.

По дороге в осужденье
Шли толпой.
Человечьи преступленья
Каждый шедший нес с собой.
Тот прельстился женским телом
У моста.
Тот квитанции подделал,
Тот подчистил паспорта.
Тот ограбил на дороге,
Этот в банке сделал взлом,
Взяв с собою для подмоги
Лом.
Этот взял да и зарезал,
Сапоги и брюки сняв.
Этот голову отрезал,
Золотые зубы взяв.
Каждый нес свое былое,
Нес с собой.
Окруженные конвоем
Шли толпой.

Людьми так много наворочено
Строений на земле сырой.
Как много в земь всего вколочено —
И лозунг человечий: Рой!

Рой, колоти и приколачивай,
Строй больше, больше, больше строй;
Загромождай, вбивай, вколачивай,
Рой землю, беспощадно рой!

Не только на земле — подземные
Построил человек ходы:
Воздвигнул вроде бы надземные
Дома; добрался до воды —
И оковал ее, свободную,

Бетонами, попер назад,
Назад попер стихию водную —
И этому безмерно рад.

Он рад застроить земь строеньями,
Рад все в бетоны оковать…
С остервененьем и терпением
Копает человечья рать.

Надоело просыпаться,
На работу отправляться,
Поминать в пивнушке «мать».
Эх, кабы все спать и спать!

Надоело просыпаться,
Надоело одеваться.
Чтобы трое суток спать;
Или даже лучше пять.

Надоело просыпаться,
Одеваться, умываться
Остается лишь мечтать.
О великом счастье спать.

Утро. Надо просыпаться,
На работу собираться;
Вечерком, в пивной, опять
Поминать «такую мать».