Юлий Квицинский - Время и случай

О женевских переговорах написано много. Есть большая книга С. Тэлбота «The Deadly Gambits» («Смертельный гамбит»), за которой, несомненно, стоял в качестве вдохновителя и, наверное, соавтора мой партнер П. Нитце. Это ясно следует хотя бы из того, что из всех персонажей этой книги (даже американских) на звание «белого рыцаря» годится только он. Есть пьеса «Лесная прогулка», про него и меня, начавшая свой путь на Бродвее и обошедшая много театров мира. Она довольно далека от происходившего в действительности, но при хорошей игре артистов смотрится с интересом. Говорят также, что П. Нитце написал свои мемуары. Я их, к сожалению, еще не читал.

По ходу переговоров я вел для себя краткие записи, которые в основном и воспроизводятся в этой главе. Не все оценки тех дней созвучны настроениям и взглядам, преобладающим сегодня. Но аутентичность повествования, наверное, важнее, чем придумки на злобу дня.

Директивы мои к началу переговоров сводились к следующему: надо сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать развертыванию новых американских ракет в Европе. Для этого предполагалось внести предложение об объявлении моратория в Европе на развертывание ракет средней дальности (1000–5500 км), заморозить ядерную авиацию с радиусом действия более 1000 км наземного и палубного базирования. Предложение было, конечно, не ахти какое впечатляющее, тем более что в условиях моратория мы хотели оставить за собой право замены наших устаревших ракет СС-4 и СС-5 на «Пионер». Кроме того, мы оставляли себе развязанными руки в азиатской части СССР. Но как первый ход «е2-е4» это годилось.

Американцы шли в Женеву с рейгановским «нулем», то есть предложением ликвидировать все наши ракеты средней дальности — и старые, и новые — в глобальном масштабе. В этом случае они обещали не развертывать свои «Першинг-2» и новые крылатые ракеты. Если на этой основе договоренность не достигалась, то реализовывалась вторая часть «двойного» решения НАТО, то есть в Западную Европу начинался завоз новых американских ракет в соответствии с утвержденным графиком.

При таком несходстве позиций на договоренность, не говоря о скорой договоренности, надеяться не приходилось. Я робко намекал на это В. Г. Комплектову — новому заместителю министра, курировавшему США, — и спрашивал, есть ли представление, на какое окончательное решение будем выруливать. В ответ услышал, что мне еще надо научиться разбираться в материи, которая мне поручена. Я все думаю о доброй воле и возможностях компромисса, а на деле мне придется столкнуться с «цинизмом силы». США не будут вести дело к договоренности, а Нитце сделает все, чтобы возложить вину за неудачные переговоры на советскую сторону.

В. Г. Комплектов и Г. М. Корниенко мыслили синхронно, вернее, Комплектов обычно был хорошо осведомлен о том, что думает первый заместитель министра. Они давно и тесно сотрудничали. Тем не менее я решил задать тот же вопрос Георгию Марковичу. Было ясно, что не договоримся мы на этих позициях с американцами. Так к чему же будем вести дело? На что мне склонять Нитце?

Георгий Маркович, как мне показалось, искренне удивился. С какой стати я решил, что Нитце будет искать договоренности?

Хоть я и был смущен этим вопросом, но настаивал на своем. Нитце — глава делегации, человек многоопытный и с именем, честолюбивый. Хотя бы по этой причине он должен попытаться поискать компромисс. Взяться за переговоры, заранее обреченные на провал, может чиновник. Но зачем это знаменитому Нитце, который специально вернулся с пенсии, чтобы поехать в Женеву? Председательствовать при провале переговоров — всегда невелика честь.

Г. М. Корниенко, услышав эти мои рассуждения, расстроился. Человек вежливый, он не стал меня ругать напрямик, но все же сказал, что мне надо бы отрешиться от такого «наивного подхода». Нитце сделает то, что ему будет поручено. Человеческие его качества хорошо известны. В позиции администрации Рейгана нет ни малейшего признака, что она заинтересована в договоренности с нами. Из этого и следует исходить, а не строить воздушные замки.

— Так к чему же мы придем? — спросил я.

— Не знаю, — хитро улыбнулся Корниенко. — Скорее всего, они разместят свои ракеты. Вот тогда, может быть, начнем подравнивать «потолки» с обеих сторон и на том договоримся.

«И разделим с американцами вину за новый виток гонки ядерных вооружений в Европе», — подумал я, но ничего не сказал вслух.

В этот момент у меня закралось подозрение, что не случайно в наши директивы так не хотели вписывать пункт, разрешающий делегации контакты с общественностью, парламентариями, печатью.

Г. М. Корниенко не раз выражал сомнение по поводу, несет ли нам какие-либо политические выгоды антиядерное движение, разворачивающееся в Европе, и стоит ли нам уделять ему особое внимание. Правда, на своей точке зрения он не настаивал, понимая, что встретит сопротивление со стороны Международного отдела ЦК КПСС, возлагавшего большие надежды на вывод из изоляции компартий многих западноевропейских стран на основе активного взаимодействия с антиракетными группировками всех политических окрасок. Однако его позиция имела логику: если ориентироваться на неизбежное размещение американских ракет, а затем на договоренность с США, легализующую это размещение, то слишком ангажироваться перед европейцами, поднявшими крик против такой перспективы, не стоило.

Перед началом переговоров я жадно читал политическую и военную литературу по ядерной тематике, благо тогда книжки и статьи на эту тему выходили одна за одной. У нас, как всегда, писалось мало ввиду «секретности». Зато западной литературы было предостаточно. Помогали и беседы с немецкими учеными, занимавшимися этой проблемой.

Она (эта проблема) имела как бы два измерения. Первое — разумное, человеческое. Люди открыли в XX столетии новый, практически неисчерпаемый источник энергии. В соответствии со своими традициями они сразу же обратили это открытие на военные цели, то есть применили его в борьбе за власть, влияние, господство над себе подобными. Первые атомные бомбы были применены против гражданского населения в Хиросиме и Нагасаки, чтобы угрозой геноцида поставить на колени японскую армию, с которой никак не могла сладить с помощью обычных средств армия США.

К счастью, Америка недолго оставалась монополистом ядерного оружия. Секретом атомной бомбы овладел вскоре и Советский Союз. В результате из инструмента ведения войны ядерное оружие превратилось в средство взаимного сдерживания и окончательно утвердилось, как таковое, после создания межконтинентальных ракет. Система, американских средств передового базирования на этом этапе в значительной мере утратила свой смысл, так как США стали уязвимы для ядерного удара. Эпоха «крепости Америки», скрытой за двумя океанами от остального мира, ушла в небытие.