Юлий Квицинский - Время и случай

Большую роль в организации широкого баварско-советского взаимодействия он отводил и своему тогдашнему министру финансов Штрайблю, с которым я познакомился в доме хозяйки знаменитой фирмы «Адидас» Бригитты Бенклер-Дасслер еще в тот период, когда должен был держать дистанцию по отношению к Штраусу. Впоследствии Штрайбль стал новым баварским премьер-министром.

В последней беседе со Штраусом, носившей весьма откровенный и сердечный характер, мы вновь обсуждали будущее советско-германских отношений. Поворот казался так близок. Мы оба этому радовались. Уходя, я сказал Штраусу, что политически мы, конечно, люди разных убеждений. Он председатель ХСС, а я кандидат в члены ЦК КПСС. Но, помимо этого, он немец, а я русский. Это обязывает. «Почему бы нам не сделать то положительное, что мы можем сделать, причем чем больше мы сделаем, тем будет лучше для наших обоих народов?» — спросил я. «Не знаю почему, — ответил Штраус, — но я вам доверяю, вы как человек мне симпатичны. Я сделаю все, что смогу».

Штраус умер в начале октября после приступа, случившегося с ним на охоте. Мы как раз были в тот день с тогдашним заместителем Председателя Совета Министров СССР И. С. Силаевым в Мюнхене. Была намечена встреча со Штраусом, которая не смогла уже состояться. Сидели в его любимом ресторане, что неподалеку от резиденции нашего генконсула в Мюнхене, вместе с Тандлером. Обед не клеился. Через некоторое время к Тандлеру подошел его сотрудник и что-то прошептал ему на ухо. Тандлер изменился в лице, на глаза его навернулись слезы, он извинился, встал и вышел. Мы поняли, что Штрауса больше нет.

Затем была прекрасная заупокойная месса с речью кардинала, которая запомнилась мне, наверное, на всю жизнь. Во всяком случае я рассказывал потом не раз о ней нашим народным депутатам, напоминая, что в отличие от журналистов, юристов, писателей и прочих людей, рассуждающих о политике, бог возлагает на политика совсем иную ответственность, чем на них. Политик должен действовать и иметь мужество отвечать за свои действия перед самим собой, народом и богом. Болтать языком еще не значит быть политиком. Так вот Штраус действовал и не боялся отвечать за свои действия. Поэтому он и не зарыл свой политический талант в песок.

За гробом Штрауса мы шли осенним днем по запруженному толпами народа Мюнхену вместе с И. С. Силаевым и Л. Шпэтом. Церемония закончилась лишь с наступлением темноты. Разговор шел о том, кто поведет теперь Баварию, какую роль она будет играть в жизни ФРГ. Наибольшие шансы занять первое место были у Штрайбля.

Вернувшись в Бонн, я получил письмо Штрауса, написанное мне за два или три дня до его смерти. Оно было коротким. Запала в память одна его фраза. Он говорил, что после поездки в Москву будет считать развитие сотрудничества с Советским Союзом задачей на весь предстоящий период его политической деятельности. Это был уже голос с того света. Его политическое завещание.

В начале декабря 1987 года мой друг судовладелец граф фон Шпее пригласил нас с женой в поездку по северо-восточной части ФРГ. Мы были в Брауншвейге и Госларе, дивились красотам Гарца, разговаривали с местными промышленниками, муниципальными деятелями, журналистами.

В центре внимания тогда был вопрос о ликвидации ракет средней дальности, о последующих шагах в вопросах разоружения и, естественно, в этой связи проблема конверсии. Я чувствовал себя среди друзей, разговоры были «без дураков». Мужчины были, правда, как всегда, более осторожны, зато дамы — откровеннее. Одна из них, слушая мои рассуждения о перспективах разоружения, вдруг сказала мне: «А не предаетесь ли вы вместе с М. С. Горбачевым иллюзиям? То, что вы разоружаетесь, сокращаете военное производство, у нас, конечно, будут приветствовать. Наверное, это и вам самим нужно, так как ваше общество испытывает дефицит во многих товарах широкого потребления и продовольствии. Попробуйте решить этот вопрос путем конверсии, хотя это очень непросто. Но будет ли Запад всерьез разоружаться, я не знаю. Наша экономика удовлетворяет спрос людей по всем направлениям. Представьте, что будет, если мы еще и переключим на производство гражданской продукции всю нашу огромную военную промышленность. Наступит перепроизводство, закачаются цены, начнется безработица. Зачем это нам нужно и кто решится на такой эксперимент по разрушению существующего равновесия и благополучия? Не думайте, что этот вопрос могут решить Буш, Тэтчер, Коль или еще какие-либо политики. Этот вопрос будут решать только промышленность и банки. Боюсь, что вы со своим экспериментом останетесь в одиночестве».

Дама смотрела в корень.

В Госларе поездку пришлось прервать. Поступили сообщения о страшном землетрясении в Армении. На помощь армянам бросилась вся страна, начались акции солидарности и за рубежом. В первые дни была большая неразбериха. Для Армении требовались квалифицированные спасатели, медикаменты, врачи и медсестры, мощная техника для разборки руин. Никто не мог сказать, однако, чего, куда, сколько. Начался также стихийный сбор продовольствия и одежды. Все это надо было как-то вывозить. «Аэрофлот» не справлялся, выручала наша военно-транспортная авиация.

Н. И. Рыжков, возглавлявший чрезвычайную комиссию по оказанию помощи Армении, ругал по телевизору МИД СССР за недостаточно активную работу, но сам действовал явно по принципу: шлите в Армению все, что можно, а там разберемся.

Нет необходимости говорить, что подобный «широкий» подход к делу немцев не устраивал. Отправив первые группы спасателей, партии медикаментов, они стали требовать точных сведений, сколько, чего и для чего нужно. Не получая вразумительных ответов, они пожелали иметь сами своих представителей на местах, чтобы представлять себе происходящее. Кроме того, многое из поступавших машин и оборудования они давали только в пользование, а не в порядке безвозвратных даров. Это ставило нас перед необходимостью наладить строгий учет поступающей техники, знать, где она хранится и как используется. Центральные власти были к этому не очень готовы, а армянские, на мой взгляд, старались всячески запутать учет в надежде в конце концов оставить все получаемое в своей республике навсегда.

В те дни мне приходилось проводить много времени на аэродромах, наблюдая за загрузкой самолетов, лично созваниваться с руководством многих концернов, чтобы получать необходимую технику, выступать по телевидению и в газетах, чтобы раскручивать кампанию сбора средств для пострадавшей Армении. Всецело занят был этой работой и мой помощник О. Ю. Красницкий, через которого шло все оперативное руководство сбором и отправкой грузов. Власти, Красный Крест, общественные и благотворительные организации ФРГ, надо отдать им должное, действовали четко, оперативно, ответственно. Волна сочувствия нам, поднявшаяся в стране, превосходила все смелые ожидания. Нам хотели помочь, и было это массовым явлением. Пока политики рядились между собой о параграфах договоров и политических заявлений, призванных открыть новую страницу в наших отношениях, оказалось, что жизнь ушла немного дальше вперед. Новая страница уже была открыта. Общая сумма помощи, предоставленной ФРГ по разным каналам для ликвидации последствий землетрясения в Армении, вскоре перевалила за 100 млн марок. Это превзошло все, что имело место в тот момент в других западных странах. Я мог гордиться страной своего пребывания.