Юлий Квицинский - Время и случай

Ничего из этого, однако, в реальной жизни затем не получилось. Боюсь, что дело было не только в стремлении аппарата сохранить свою власть, но и в нежелании как Политбюро, так и секретариата ЦК КПСС пересматривать формы и методы своей работы, становиться органами, действительно подотчетными ЦК и исполняющими его решения. Все властное Политбюро не хотело делиться властью не только с низами, но даже с самой приближенной к нему верхушкой партийных и государственных структур. По-прежнему за пару дней до пленумов члены и кандидаты в члены ЦК получали заранее подготовленные на Старой площади проекты решений по важнейшим государственным и партийным вопросам, второпях писали к ним (если вообще писали), те или иные замечания или предложения, а затем за день или полдня утверждали предложенное им решение. Если принимать решение не хотели, всегда был выход — М. С. Горбачев предлагал одобрить его доклад по этому вопросу. Так и поступали.

На пленумах происходило примерно то же самое, что затем мы все могли наблюдать на сессиях Верховных Советов разных уровней. Каждый пленум в копие концов превращался в общую политическую дискуссию, где каждый выступающий, независимо от повестки дня, говорил что хотел. Один требовал немедленно передать в сельское хозяйство 40 тысяч автобусов, разумеется, не утруждая себя расчетами, откуда их взять, другой предлагал увеличить число секретарей обкомов КПСС, чтобы повысить эффективность сельского хозяйства, третий, прицепившись к сельскому хозяйству и плохой работе деревенских клубов, пытался добиться общего увеличения ассигнований на культуру. Аналогичная картина возникала при обсуждении проблем образования, вопросов национальных отношений и т. д. Слава Богу, с пленумов не велись телевизионные передачи, так что отсутствовал стимул покрасоваться перед камерой, а следовательно, и заниматься демагогией. Не начинались пленумы ЦК и с гак называемой депутатской «разминки», когда всем позволяется остроумно поговорить про все — и президиуму, и залу. Боюсь, что этот обычай пришел к нам не из традиций парламентской жизни, а из столь любимых нашими гражданами телевизионных передач КВН. Там все начинается тоже с «разминки» капитанов команд, соревнующихся в остроумии и хлесткости высказываний.

В первый период пленумы ЦК КПСС проходили на фоне пока еще достаточно благополучного мира и носили не только чинный, но и в целом конструктивный характер. Люди верили в успех начинавшихся реформ.

По мере осложнения положения в стране напряженность, однако, начинала возрастать. Это ощущалось от пленума к пленуму все сильнее. Выступления М. С. Горбачева вызывали все больше раздраженных, порой насмешливых комментариев в зале. Затем критики Генерального секретаря стали выходить и на трибуну пленумов.

Чувствовалось глухое недовольство. Оно, правда, не доходило до требований в адрес М. С. Горбачева уйти в отставку. Его пытались убедить, что он совершает одну за другой серьезные ошибки, что надо видеть реальное положение в стране, не предаваться иллюзиям, не плыть по течению, а контролировать и направлять ход событий. Но, повторяю, желания отстранить М. С. Горбачева у подавляющего большинства участников пленумов не возникало, не было и какой-либо серьезной фигуры, способной в тот момент составить ему конкуренцию. Авторитет его был по-прежнему высок. Поездки по стране, правда, выглядели все более невыразительно, зато тем более впечатляющими становились его визиты за рубеж. Он, разумеется, чувствовал и понимал это и не боялся в острые моменты заявлять, что если ему не доверяют, то он готов подать в отставку. Последующие голосования всегда приносили Михаилу Сергеевичу абсолютное большинство голосов. Против выступали лишь единицы.

После XIX партконференции обстановка в ЦК стала совсем сложной. Решения конференции ни к какому позитивному перелому в положении дел в стране не привели, по сути дела, не выполнялись, так что возникал вопрос, зачем проводилось все это мероприятие. Тогда руководство ЦК решило подстраховаться, отправив на пенсию «по собственному желанию» около ста человек — представителей «старой гвардии», которые роптали громко и открыто. Было это весной 1989 года. На том пленуме меня перевели из кандидатов в члены ЦК КПСС, а по приезде затем в ФРГ М. С. Горбачев сказал Геншеру, что это было мне поощрением за проделанную в ФРГ работу.

Я был признателен Горбачеву за доверие, потому что он в принципе мог бы и начать сердиться на меня за телеграммы, которые я стал писать из Бонна примерно с 1988 года. Разумеется, коллектив советских учреждений в ФРГ искренне и активно поддерживал перестройку. В условиях заграницы этот коллектив на все 100 процентов состоял из коммунистов, и именно от них исходили первоначально все или почти все революционные предложения о переделке нашей политической системы, создании реальной парламентской демократии, переходе к многопартийности, развитии гласности, на которых в последующие годы сделали свою карьеру многие наши новые политические деятели. Наверное, так было и в других наших парторганизациях за границей. Люди всегда есть люди, ими овладевает единый порыв, если речь идет о больших и позитивных переменах в жизни страны и общества. Тем более что именно руководство КПСС, их партии, выступило инициатором перестройки и обещало довести ее до успешного конца.

Я сам активно участвовал в горячих дебатах внутри коллектива, с увлечением передавал в Москву высказывавшиеся предложения, инициативы, пожелания к ЦК КПСС, а затем и Верховному Совету.

Вместе с тем я не мог и не прислушиваться к тому, что говорили мне все более настойчиво мои немецкие собеседники, причем это были не теоретики-дилетанты, а элита государственной, общественной и экономической жизни ФРГ. Они умели руководить страной не понаслышке, не по наитию, не по книжкам. С их стороны звучала все большая озабоченность по поводу конечного результата нашего эксперимента. Они говорили: его общее направление верное, но дело ведется бессистемно, не выделены приоритеты, руководство в Москве хватается за все сразу и в результате не решает ничего, а лишь плывет по течению. Не думаю, что мои партнеры были озабочены сохранением у власти КПСС или недопущением развала системы нашего планового хозяйства. Но они боялись — и не без оснований, — что быстро ухудшающееся экономическое положение и прогрессирующий паралич государственных структур приведут к взрыву, который сметет М. С. Горбачева, остановят реформы, повлекут, чего доброго, к гражданской войне в СССР, что станет источником смертельной угрозы для Европы, а может быть, и не только для нее одной.

«Понимает ли М. С. Горбачев, — спрашивал меня один из ведущих немецких банкиров, — что быстрое развитие гласности в условиях прогрессирующей дезорганизации экономики и отсутствия какой-либо продуманной концепции экономической реформы будет лишь вздымать волну народного недовольства против правительства и дестабилизировать страну? На это вы рассчитываете? В чем состоит ваша тактика?» Я, разумеется, передавал этот вопрос в Москву.