Юлий Квицинский - Время и случай

М. С. Горбачев, мне кажется, знал об этих мрачных настроениях. Однажды после одного из пленумов — было это, кажется, в 1990 году — он собрал для беседы десятка два наших послов. Говорил о сложностях перестройки, но подчеркивал необходимость в любом случае выстоять, так как возврата назад нет. Надо пройти через тяжелый период. У кого земля зашаталась под ногами, тот пусть уходит. Так будет честнее. Сам он не отступит, не свернет с пути. Речь идет о таком большом историческом деле, что за него стоит и жизнью пожертвовать, если будет надо.

Уезжая из Бонна, я пошел попрощаться к председателю ГКП Г. Мису. После отстранения в ГДР от власти СЕПГ западногерманские коммунисты оказались в тяжелом положении. Закрылась их газета «Унзере Цайт», не оказалось больше денег на содержание здания правления партии в Дюссельдорфе, многие функционеры остались без работы и без пенсии. Быть коммунистом в ФРГ и до того было несладко. Это было не пребывание в правящей привилегированной партии, как в СССР или других социалистических странах. Здесь быть коммунистом означало нести тяжкий крест и требовало в большинстве случаев соответствующих духовных сил и твердости убеждений. Западногерманские коммунисты тем охотнее поверили в нашу перестройку и ждали ее результатов, надеясь, что новый облик КПСС откроет перспективы и для них.

Г. Мис не раз осуждал сдержанную позицию Э. Хонеккера в отношении перестройки, поддерживал оживленные контакты с М. С. Горбачевым. Он был незаурядным политиком, с острым умом, большой способностью к анализу и выработке оптимальных решений для тех непростых условий, в которых действовала его маленькая партия.

Теперь все развалилось. Мис лежал в больнице с тяжелым инфарктом. Позади была целая жизнь, отданная борьбе за идеалы, которые отныне называл ложными главный бастион социализма, страна Ленина — Советский Союз. Вокруг постели сидели друзья — члены президиума ГКП, решавшие вопросы, как и куда пристроить наиболее нуждавшихся работников партии. Я принес цветы, говорил то, что принято говорить тяжелобольным. Чувствовал я себя неважно. Сколько писем М. С. Горбачева о светлых перспективах реформы социализма и придания ему высокого динамизма я доставил за эти годы Мису, сколько рассказывал ему о том, что говорилось и решалось на пленумах ЦК КПСС, сколько его советов и мыслей передал в Москву? И вот — печальный итог.

Г. Мис не жаловался, ни в чем меня не упрекал. Он, как и я, поверил в полезность и перспективу того, что было начато в стране в апреле 1985 года. Винить нам друг друга было не в чем. Я попрощался, пожелал ему выздоровления и вышел в коридор. Меня провожал К.-Х. Шредер, «министр иностранных дел ГКП», мой хороший друг и знакомый на протяжении многих лет.

«Видел? — спросил он меня со злостью и одновременно с какой-то грустью в глазах. — То же самое случится и с вами, времени вам осталось немного». Прозвучало это как проклятие, хотя я постарался отшутиться.

О словах Шредера я вспомнил, когда сам, как Г. Мис, очутился с инфарктом на больничной койке 11 ноября 1991 года.

Круг замкнулся. КПСС была запрещена. Советский Союз доживал последние дни.

В марте 1991 года, вскоре после референдума о будущем Советского Союза, я встречал на аэродроме прибывшего в Москву британского министра иностранных дел Д. Хэрда. По пути в его резиденцию мы разговорились о книгах. У нас мало кто знает, что Д. Хэрд не только дипломат, но и писатель — автор детективных романов.

Я сказал ему, что вряд ли когда-нибудь возьмусь писать мемуары. Воспоминания — сложная штука. Писать их по горячим следам не очень удобно: живы и участвуют в политической жизни люди, о которых пишешь. Когда эти люди уйдут из жизни или сойдут с политической сцены, пройдет много времени, а время безжалостно убивает интерес к тому, что совсем недавно столь волновало людей, казалось таким важным.

Я бы и не стал, наверное, писать эту книгу, если бы не произошли события, перевернувшие всю жизнь страны, моих друзей, коллег, партнеров, наконец, мою собственную жизнь. Это не позволяет тем не менее рассказать обо всем. Не все еще кончено и безвозвратно принадлежит истории. Но рассказать по крайней мере об очень многом стало позволительным. И, наверное, нужным. Ничто не уходит бесследно. Нет такого нового начала, которое рано или поздно не возвращалось бы к истокам. У каждого народа есть свои вечные интересы и предназначение, они лишь по-разному артикулируются в зависимости от исторических обстоятельств. Но они будут живы и пробьют себе дорогу всегда, пока жив народ — их носитель. Россия и ее народ живы. Они не ушли в небытие и заявят о себе, каким бы трудным ни было нынешнее положение.

Наши деды и родители, люди моего поколения служили России, а затем Советскому Союзу, восстановившему былую Россию почти в ее прежних границах, защищали ее интересы, заботились о ее будущем, сделали ее великой мировой державой. Сейчас говорят, что мы при этом 70 лет служили фальшивому идеалу, в жертву которому были принесены миллионы жизней и несметные национальные богатства. Да, жертвы были. И какие жертвы! Были ошибки и преступления. Но человек не выбирает себе ни отечество, в котором рождается, ни общество, в котором появился на свет и рос. У меня, как и у других граждан СССР, не было другого отечества, не было другой родины и народа, которым я обязан всем. Пусть те, кто говорит, что Советский Союз был лишь «гигантской ошибкой истории», осознают, что и их собственное существование, и нынешняя деятельность в таком случае не более чем следствие этой ошибки. Нельзя отречься от своей истории и своего прошлого. Народ без прошлого не будет иметь и будущего.

Поэтому я трижды подписываюсь под мудрым английским правилом: «Right or wrong — my country» («Моя страна — права она или нет»). Россия спасла Европу от Наполеона. Если бы не Советский Союз, Европой, а может быть, и не только ей одной, сейчас правила бы гитлеровская НСДАП. В конце концов все действительное разумно, все разумное — действительно. Не будем забывать об этом выводе Гегеля — великого мыслителя Германии и Европы, формировавшего взгляды поколений своих потомков, на плечах которых мы все стоим. Он сделал этот вывод, безусловно, сознавая, как много ошибок и заблуждений сопровождает движение человечества вперед. Но в то же время и понимая, как закономерны и оправданы зигзаги развития. Никто не властен разорвать или прервать связь времен. И каждое время было и должно было быть таким, каким оно было. Оно не поддается членению на правильные и неправильные куски, хотя люди всякий раз пытаются заняться этим. Говорю это, чувствуя, что грешат тем же недостатком и мои воспоминания.