Юлий Квицинский - Время и случай

Руководство ГДР нервничало. В. Ульбрихт не был уверен, что мы действительно пойдем на сепаратный мирный договор с ГДР, но в то же время был вынужден все больше раздувать в пропаганде кампанию, обещая своим гражданам, что мирный договор вот-вот будет подписан и весь Берлин станет столицей ГДР. Волна беженцев из ГДР месяц от месяца нарастала. Все, кто хотел уйти на Запад, спешили это сделать до того, как начнется финальный акт решения германских дел в соответствии с нашим сценарием. Положение становилось отчаянным. В ряде районов ГДР не осталось ни одного врача-окулиста, отоларинголога, гинеколога. Они, как и многие высококвалифицированные технические специалисты, уходили и уходили на Запад. Неспокойно было и на предприятиях. Рабочие прямо говорили, что не могут жить в государстве, где неизвестно, выйдет ли завтра на работу твой сменщик, или окажется, что его и след давно простыл.

В один из летних дней, наверное в конце июня или начале июля, В. Ульбрихт пригласил М. Г. Первухина на обед к себе на дачу. Тогда правительственного поселка Вандлитц еще не существовало. Был небольшой дом километрах в 60–70 в лесу к северу от Берлина. Мы были в тот день там с Ульбрихтом одни. Он был совершенно спокоен, даже несколько спокойнее обычного. Говорил, что обстановка в ГДР быстро ухудшается. Нарастающий поток беженцев во все большей степени дезорганизует всю внутреннюю жизнь в республике. Вскоре должен произойти взрыв. Есть первые признаки намечающихся бунтов, но министр госбезопасности Мильке успевает пресекать развитие событий, арестовывая зачинщиков. Он (Ульбрихт) дал указание повысить боеготовность рабочих дружин. Но положение серьезное. Сейчас не 1953 год, он боится, как бы не вмешался бундесвер. Это война.

Он просит сообщить Хрущеву, что если нынешнее положение с открытой границей продолжится еще некоторое время, то неизбежен крах. Он, как коммунист, предупреждает об этом и снимает с себя ответственность за все, что может произойти. Он не берется на сей раз удержать положение. Пусть об этом знают в Москве.

Насколько я помню, М. Г. Первухин особенно не комментировал эти высказывания Ульбрихта и вопросов не задавал. Сообщение, собственно, предназначалось не ему, а Хрущеву. Требовалось политическое решение, последствия которого могли полностью оценить только в Москве. В такой ситуации чем меньше скажет посол, тем лучше. Всю обратную дорогу М. Г. Первухин был молчалив.

Затем наступила какая-то пауза. Мы занимались обычными делами, и я даже про себя решил, что в Москве расценили сообщение В. Ульбрихта как попытку драматизировать положение, чтобы ускорить принятие решения о подписании мирного договора с ГДР. Но в один из дней М. Г. Первухин вдруг приказал мне немедленно отыскать Ульбрихта, где бы он ни был, и попросить о срочной встрече. Ульбрихт оказался в этот момент в Народной палате ГДР, но выразил готовность поговорить, коль дело такое срочное.

От посольства до тогдашнего здания Народной палаты было рукой подать. Через несколько минут мы были у Ульбрихта, которому Первухин передал коротенькое сообщение от Хрущева с согласием закрыть границу с Западным Берлином и приступить к практической подготовке этого мероприятия, сохраняя максимальную секретность. Акцию необходимо было провести быстро и неожиданно для Запада.

Выслушав сообщение, Ульбрихт никаких эмоций не проявил. Он кивнул головой, просил передать благодарность Хрущеву и тут же начал говорить о том, как мыслит себе осуществление операции. По его словам, быстро закрыть по всему периметру границу с Западным Берлином можно, только используя колючую проволоку. Ее надо найти в нужном количестве, как и столбы, и скрытно доставить в Берлин. Надо продумать систему мер, чтобы прервать связи с Западным Берлином также через метро и городскую электричку. Ульбрихт предусматривал даже такую деталь как необходимость на пограничной станции городской электрички Фридрихштрассе разделить перроны стеклянной стенкой, а выходы из метро в районе Митге просто закрыть.

Заметив на лице у Первухина некоторое удивление столь глубокой своей осведомленностью, Ульбрихт сказал, что не надо недооценивать сложность предстоящей операции. Здесь ни в чем нельзя ошибиться, так как, скорее всего, придется иметь дело с толпами народа, открытыми попытками неповиновения, драками, а может, дело дойдет и до стрельбы. Что же касается выбора времени, то надо действовать в одно из воскресений. Сейчас прекрасная летняя погода, и Берлин будет полупустой. Все активные граждане уедут за город на отдых. Пока они вернутся, дело будет сделано.

Ульбрихт прекрасно понимал, что решающее значение имеет секретность подготовки. Он знал, что его партийный и государственный аппарат сильно засорен западногерманской агентурой и доверять никому особенно не стоит. Поэтому к подготовке акции он решил подключить только министра госбезопасности Мильке, министра внутренних дел Марона, министра обороны Хоффмана и министра транспорта Крамера. Им всем было приказано готовить материалы только лично и писать их от руки, храня в своих сейфах. Составление общего плана взял на себя сам Ульбрихт. Лишь через несколько дней он сообщил, что в роли начальника штаба он решил использовать Э. Хонеккера.

Связь с нами Ульбрихт условился держать через своего охранника Ваглера. Он привозил документы своего шефа к нам в посольство и отдавал их с рук на руки мне. Затем Ваглера сменил полковник госбезопасности Отто, работавший в отделе безопасности ЦК СЕПГ. Документы эти переводились и отправлялись в Москву.

Первые документы было решено даже не отправлять телеграфом, так как опасались, что шифр вдруг может оказаться ненадежным. Первухин писал письма Хрущеву, причем, помню, колебался, направлять ли второй экземпляр А. А. Громыко, зная, что Хрущев недолюбливал своего министра иностранных дел. Но в конце концов он включил Громыко в разметку, решив, что без Громыко дело все равно в Москве не обойдется, а неловкость в отношениях с министром, если его не держать в курсе дела, возникла бы неизбежно.

Секретность секретностью, но для разработки операции по закрытию границы все же требовались исполнители. Времени было в обрез. Не знаю, как выглядело дело по линии КГБ и Министерства обороны, но в МИД и в посольстве особенно в первые дни царил полный ералаш, который разыгрывался среди, очень узкого круга лиц, внезапно получивших задание, о котором они и думать не думали. Не было представлений о конкретных особенностях прохождения границы на местности в самом Берлине и в пригородах, о количестве и характере коммуникаций, которые предстояло перерезать, о последствиях этого шага для жизнеобеспечения столицы ГДР. Со времен кризиса 1948 года Берлин во многих отношениях был уже фактически разделен на две части, но жил-то он по-прежнему как единый город. Из Москвы сыпались запросы, на которые надо было давать ответы, рисующие прямо-таки сюрреалистические картины. Однако механизм был запущен и начал действовать.