Эрвин Бартман - Тяжелые бои на Восточном фронте [Воспоминания ветерана элитной немецкой дивизии, 1939–1945]

Я обнял ее, прижал к себе, но не смог найти слов утешения, и так, обнявшись, мы и направились с ней в Альт-Хартмансдорф.

Она рассказывала о том, как сидела в бомбоубежище, как его стены дрожали от взрывов, как потом пропал свет и перепуганные жители остались в полной темноте.

– Ладно, – сказала Ингеборга, словно выговорившись, сбросила с себя тяжелый груз. – Давай хоть остаток дня повеселимся. Мне удалось раздобыть салями, чтобы приготовить бутерброды.

Солнечным зимним днем мы с Ингеборгой устроили пикник прямо на кладбище Альт-Хартмансдорфа, в окружении могил. Она пару раз улыбнулась, и этого оказалось достаточно, чтобы и у меня поднялось настроение. Однако день пролетел очень быстро, и вскоре настало время ей снова возвращаться в Берлин. У меня комок подкатил к горлу, когда ее поезд отошел от перрона. Почему-то я знал, что больше никогда не увижу Ингеборгу и ее дочку…

Учебный резервный батальон входил в состав полка «Сокол». К нам прибыла новая группа призывников, все как один из «гитлерюгенда». Самое главное, думали они, крикнуть «Ура!», и победа сразу будет у них в кармане.

А потом благодарный фюрер всех щедро наградит. «Зиг хайль!» Никто из них не проявлял ни малейшего желания выполнять учебные упражнения и учиться тому, что очень скоро могло бы спасти их жизни. Впрочем, они сами не догадывались, что их тут ожидало. В 2 часа ночи, в проливной дождь, я выгнал их из постелей и заставил совершить марш-бросок с полной выкладкой. Во время перехода по лесу слышались привычные жалобы, однако один сосунок из «гитлерюгенда» переступил грань дозволенного.

– Никто не может вытаскивать меня из постели просто так! Говорю вам, он за это первый поплатится.

Этот мальчишка шел в передних рядах и не видел, что я нахожусь рядом. Я подскочил к юнцу, схватил за плечи и развернул к себе лицом. Затем сгреб его форму на груди левой рукой, а правую с полной пригоршней патронов сунул ему в челюсть.

– На! – рявкнул я, чувствуя, что остальные смотрят на происходящее. – Попробуй вот это!

– Простите, унтершарфюрер! – жалким голосом прохныкал нарушитель дисциплины.

Вечера я часто проводил в «Трех девицах» с другими инструкторами, болтая или играя в карты. Однажды, когда мы сидели, потягивая легкое пиво – единственное имевшееся, один из моих приятелей сказал, что офицеры решили устроить концерт, чтобы развлечь личный состав.

– Им нужны участники, Эрвин, – сказал он. – Почему бы тебе не показать ту сценку, где ты пародируешь Гитлера, который обращается к женщинам рейха, чтобы они быстрее рожали?

Забегая вперед, скажу, что концерт имел грандиозный успех. Танго, которое исполнили унтершарфюрер и его «партнерша», вызвало настоящий шквал хохота, что было по тем временам большой редкостью. «Партнершу» изготовили из всяких тряпок и старого матраса, нарядили в платье, взятое напрокат у какой-то местной девушки, привязали к лодыжкам танцора. Так что кукла повторяла все его движения. А вот Гитлера я пародировать все-таки не стал. Насмешки над фюрером вполне могли закончиться визитом в гестапо.

За день до концерта наступила моя очередь вести курсантов на показательную казнь дезертиров. Это было вполне рутинное мероприятие, проводившееся каждую пятницу перед песчаным бугром неподалеку от расположения лагеря. Несомненно, на рекрутов должно было оказывать угнетающее воздействие зрелище того, как из спины приговоренного солдата после выстрела вылетают брызги крови и внутренности. И, даже несмотря на этот жуткий «спектакль», один новобранец из моего отделения исчез однажды ночью. По собственной глупости он отправил из Франкфурта открытку своей сестре, где сообщал, что дезертировал и желает с нею встретиться на железнодорожной станции.

Молодого человека погубила бдительность почтальона. Опуская открытку в почтовый ящик сестры, письмоносец прочитал то, что было в ней написано, и немедленно доложил в полицию. Отправителя арестовали на той же платформе, где тот ожидал свою родственницу. Затем его вернули в Шпренхаген, где суд СС вынес ему не подлежащий обжалованию приговор – расстрел. В следующую пятницу, в 6 часов вечера он предстал перед палачами. «Бог, благослови Германию», – мужественно сказал юноша, ожидая своей участи. Пули пронзили его тело, он рухнул на землю, и его китель задымился в том месте, где пули вылетели наружу. Однако жизнь еще теплилась в его юном сердце. Тогда к нему подошел офицер и приставил к голове свое табельное оружие. Нажатие курка – и трагически завершилась еще одна жизнь. Даже через почти 70 лет страшная картина этого расстрела стоит у меня перед глазами…

В понедельник 16 апреля 1945 года начался последний акт драмы, в результате которой закончилась история гитлеровского Третьего рейха. В 3 часа ночи русская артиллерия начала мощную артподготовку в районе сильно укрепленных Зеловских высот, господствовавших над восточными подступами к Берлину. Вечером того дня, выходя из «Трех девиц», я остановился, чтобы посмотреть на облака на горизонте, подсвеченные снизу каким-то пульсировавшим огнем, как будто там сверкали молнии.

17 апреля примерно в полдень из училища в Лихтерфельде прибыла колонна грузовиков. Мы поспешно погрузили на них пулеметы, боеприпасы, личные вещи и поехали куда-то по сельской дороге. Один из самых молодых рекрутов, юноша с голубыми, как васильки, глазами, спросил, не в Берлин ли нас направляют. Я ответил:

– Думаю, нас повезут на фронт, к Одеру. Там вы закончите свое обучение.

Мы выехали на шоссе Берлин – Франкфурт-на-Одере, а затем повернули на юг и поехали по красивой мирной сельской местности до городка Бесков, где нашего прибытия ожидал обершарфюрер. Мы остановились возле школьного здания, и обершарфюрер приказал сложить все личные вещи в углу школьного холла.

– Сдать все документы, кроме солдатских книжек! – объявил он. – Солдатские книжки хранить у себя постоянно. Если кого-то задержит патруль, и у него не окажется солдатской книжки тот будет считаться дезертиром.

Мы покинули школу и поехали на этот раз на северо-восток через городок Мюлльрозе к Одеру. Лица новобранцев стали серыми от волнения, среди них воцарилась мертвая тишина, больше не слышалось никаких «Ура!» или «Хайль Гитлер!». С детства им рассказывали о жестоких большевиках, и теперь мысль о том, что придется сражаться с таким врагом на пороге собственного дома, леденила кровь. Сейчас я думаю, что в тех условиях наше поражение было не только возможно, но и, пожалуй, неизбежно.

Во второй половине дня наш отряд из 12 пулеметных расчетов занял подготовленные позиции на опушке леса на холме, откуда можно было контролировать автотрассу Франкфурт – Мюлльрозе. В тылу у нас, в нескольких километрах, находилась маленькая деревенька Лихтенберг. С севера, от Зеловских высот, доносился чудовищный гром артиллерийской канонады. Унтерштурмфюрер Шенк одну за другой обходил пулеметные позиции, проверяя готовность расчетов и состояние их оружия. Подготовив сектор обороны двух находившихся под моей командой пулеметных расчетов, я доложил Шенку о готовности наших позиций.