Евмен Доломан - На безымянной высоте

— Его ограду никто не ломал — негодная. Одна трухлятина. К тому же действуем как сельские конокрады: те в своем селе ничего не трогали.

— Теперь, выходит, у каждого в огороде лежит чужой плетень. Будут из-за них скандалы между хозяевами, когда мы отсюда уйдем, ой, будут, — говорю.

— А-а, пусть только этим все кончится — не беда, — отзывается пулеметчик Макар Пахуцкий. — Если же придется им недогорелые хибары делить — это уже хуже.

— А может, они постреляют из леса, попугают и пойдут отсюда, — высказывает предположение молодой веселоглазый автоматчик Вадим Орлов.

— Жди! Не для того они сюда перлись, чтобы так, за будь здоров, отступили, — снова Пахуцкий. — Ты же слышал от ротного: стараются к Тернополю пробиться на выручку своего гарнизона. Мы теперь, как кость, поперек горла: ни проглотить, ни выплюнуть!

— Хотя бы быстрее подошли наши танки, веселее будет. От такого соседства, — Орлов качнул головой в сторону леса, — у меня под гимнастеркой, кажется, жабы лазят. Холод до костей пронимает, даже чуть глубже…

— Ничего, — успокаивает Губа. — Вот он пойдет в атаку, согреешься…

Я хвалюсь: слышал от радистов, когда был в штабе бригады, что четырнадцатого марта освобождено немало населенных пунктов и районных центров на Кировоградщине.

— Освободили, — говорю, — ребята, и мою Стародубовку. Ее, правда, в сообщении не назвали, но это наверняка — войска наши перешли Ингул и продвинулись далеко на запад.

— Ну так с тебя, братишка, причитается! — Губа поднимает большой палец, что означает: на круг по сто грамм.

— По такому случаю можно и по двести!

— Смотрите, товарищ старший сержант, чтобы после не попасть вам к Чопику, — замечает Орлов. — Комроты гвардии лейтенант Байрачный сурово предостерегает: кто пригубит спиртное без его разрешения, тоже не миновать «губы»!

Он так умело копирует голос Байрачного, что невозможно сдержать улыбки.

— Вадим, ты лучше почитай, что из дома пишут, — все еще смеясь, просит его Пахуцкий. — Вот послушайте! — подмигивает мне заговорщически.

— Пусть сначала прочитает письмо родителям, которое посылал из Гатного, когда деньги понадобились, а уже потом — ответ, — советует Губа.

Вадим достает из кармана свернутый треугольником, будто солдатское письмо, кусок газеты, разворачивает:

— Письмо к родителям в Челябинск.

А теперь ответ от родителей:

Ребята хохочут, прямо за животы берутся. И радуются. Не тому, что у Орловых нет денег, нет. Рады тому, что именно в их отделении даже вот этот незаметный парнишка не грустит, не теряет бодрости в самое трудное время да еще и других старается развеселить своими нехитрыми солдатскими остротами и шутками.

Вот уже больше двух недель не получаем от родных писем. И мы не можем дать знать о себе, так как бригадная полевая почта временно не имеет связи. Кому-кому, а таким, как Орлов, который только в прошлом году призван в армию и впервые оторвался от дома, очень досадно. Я уверен, он тоскует по всему родному, близкому. Уверен, так как сам прошел через это…

Траншеей к нам направляется комбат Походько, за ним — Покрищак, позади еще кто-то, наверное ординарец. Походько, опираясь на свою неразлучную саблю, время от времени поворачивает голову то влево, то вправо, бросает быстрый, цепкий взгляд: все сразу схватывает, все оценивает.

— Смирно! — командую ребятам.

— Отставить! — комбат останавливается возле ручного пулемета, из-за бруствера смотрит в сторону леса. — Где наметили запасную площадку оборудовать? — поглядывает на пулеметчика Пахуцкого.

— Вон там, — не моргнув глазом, указывает тот на едва заметный холмик: можно подумать, что он и в самом деле что-то планировал, хитрюга.

— Хорошо, — хвалит Походько. — Только не мешкайте… А как в вашем блиндаже? — заглядывает под перекрытие. — О-о, даже сеном пахнет! Хорошая постель… — Потом, уже обращаясь то к Губе, то ко мне, приказывает: — Половину людей немедленно положить спать. До обеда. Остальную — после обеда, на три-четыре часа. С наступлением темноты — в семь вечера — всем быть в полной готовности! Следить! Следить и слушать! — Вогнал саблю в податливый грунт. Через мгновение, окинув взглядом присутствующих, укоризненно добавил: — Это же где-то здесь — на вашем или на соседнем участке — сегодня ночью прошмыгнули два лазутчика. Ну, те, с рацией. Проспали, проворонили!

— Никто не спал, — отвечает Губа. — Это, наверное, тогда, когда мы ходили за горбылем или соломой.

— А кто же вас учил оголять оборону, если под носом противник! Кто? Смотрите, чтоб такие фокусы не повторились. Дорогой ценой придется всем за них расплачиваться. — И пошел по траншее дальше, на левый фланг.

— Строгий у нас комбат, — крутит головой чернявый автоматчик. — Такому под горячую руку лучше не попадайся. Скрутит голову, как цыпленку.

— Строгий, — соглашается Губа, — но справедливый! — Немного помолчав: — А что это, скажи, был бы за командир, если бы у него ни строгости, ни требовательности? Это уже не командир, а мякиш невыпеченного хлеба или несоленый кулеш…

Мины взрываются недалеко от траншеи. Осколки взлетают, будто стаи перепуганных воробьев, и шлепаются на глинистый бруствер. Прижимаемся, приседаем на дно траншеи. А Походько не обращает внимания, еще и оглядывается, будто бы хочет узнать: откуда именно бьют и насколько удачно заняли мы оборону.

— Говорят, что наш комбат и на Халхин-Голе воевал, и на финской, — поглядывает вслед Походько Николай Губа, — а до сих пор бояться не научился…

— Скорее — отучился, — отзывается Макар Пахуцкий. — Просто он по звуку знает, что гостинцы не ему адресованы.

Я тоже удивляюсь смелости Походько: не любит человек кланяться пулям или снарядам.

Орлов и еще несколько автоматчиков ложатся спать. Пахуцкий берет лопату и идет готовить запасную площадку для своего «патефона». Так называют ручной пулемет, наверное, потому, что имеет круглый диск. Второй номер копошится возле патронных коробок.

— Почему не идешь в блиндаж? — говорю ему. — Отдыхать нужно по очереди с первым номером.

— Что-то не хочется.

— Боец делает не то, что хочется, а то, что нужно.

Когда второй номер исчез в блиндаже, Губа усмехнулся:

— Не подражай Походько, все равно из тебя не выйдет комбата.

Чувствую, что покраснел. «Ну и язва же этот Губа».

А он уже возле автоматчиков, наблюдает.

Минометчики противника ведут методичный — через каждые пять минут — обстрел нашего правого фланга! Ведь там — мост, а невдалеке — мощеная дорога на Тернополь.