Андрей Колесников - Путин. Человек с Ручьем

— Мы уже обиделись, — пожала плечами одна из них.

Похоже, прежде всего на американских коллег.

Между тем зал начинал терять терпение, демонстрируя, по-моему, уже явные признаки ненависти к любому задающему вопрос. («Ведь на твоем месте должен быть я!» — казалось, кричали десятки людей в зале. Или в самом деле кричали… Расслышать то, что кричали, было немыслимо: все сейчас уже повышали голос вместе, и многие стояли и не садились, даже когда отвечал господин Путин. И ясно было, что вопросы уже гораздо важнее ответов…)

— Ребят, давайте потише… — упрашивал моих коллег Владимир Путин.

— Давайте не кричать, — умолял Дмитрий Песков.

Но поскольку он это не кричал, то его никто и не слышал.

Да. Такого раньше не было. В зале я наблюдал очевидные признаки массовой истерики.

Вот после очередного вопроса американских коллег возмущенно вышли или даже выбежали из зала мои соседи из NBC («Видели?! По бумажке читали! Мы бы от себя задали!..»), я сначала подумал, что они таким образом демонстрируют свое негодование тем, что игнорируют их, но нет, потом выяснилось, что они не смогли бы пережить, если бы эти коллеги еще и процитировали себя самих раньше, чем NBC…

Это, конечно, стоило процитировать:

— Интересные вы ребята! Вы не обратили внимания, что ваши конгрессмены, сенаторы так хорошо выглядят, красиво, костюмы у них, рубашки… Они вроде умные люди. Они нас поставили в один ряд с Северной Кореей и Ираном и при этом в то же время подталкивают президента, чтобы он уговорил нас вместе с вами решать проблемы Северной Кореи и иранской ядерной программы. Вы вообще нормальные люди, нет? Странно, согласитесь, честное слово, это как-то за скобками здравого смысла!..

Как обычно долго, Владимир Путин, истощая терпение собравшихся, отвечал на вопрос про Украину. Между тем он рассказывал об эксклюзивных подробностях своих переговоров с Петром Порошенко, об обмене пленными и размещении и охране сотрудников ОБСЕ в ЛНР и ДНР на линии разграничения и российско-украинской границе, и стоило прислушаться: такое было в первый раз. Впрочем, это лишний раз подтверждало уж совсем не новое предположение о том, что Владимир Путин и Петр Порошенко легко и часто разговаривают друг с другом…

— Теперь по поводу Саакашвили… — говорил российский президент. — Считаю, что то, что делает Саакашвили, — это плевок в лицо грузинского народа и плевок в лицо украинского народа. Как вы это терпите до сих пор? Он же человек, который был президентом независимого грузинского государства. А теперь носится по площадям и кричит на весь мир: я украинец! Ну а что, на Украине нет настоящих украинцев? И Украина все это терпит, понимаете? Так жалко на это смотреть. У меня сердце кровью обливается!..

Нет, не похож он сейчас был на человека, с которым такое происходило.

Я думаю, что у него вполне рабочие отношения с Петром Порошенко сейчас. И были такими. И он понимает, я думаю, что Порошенко как бывший бизнесмен (а на самом деле не бывший — их не бывает, бывших), он такой, ну, договороспособный. И главное, Петр Алексеевич Порошенко про себя, конечно, такого же мнения. И он же бизнесмен-то неплохой был. Правда, чем дальше они сотрудничают, тем, мне кажется, у Путина все больше и больше разочарований. Потому что бизнесмен-то он бизнесмен, но надо делать скидку на то, что он — украинский бизнесмен. А это особая порода бизнесменов. С которыми договариваться можно — они договороспособны, — но бессмысленно. Потому что, я думаю, нет договора, который они не способны нарушить… прямо в момент подписания. В душе, по крайней мере. Ну нет, принципов нет никаких.

Но, повторяю, договороспособные все. Просто тяжело иметь дело с украинскими бизнесменами. Это подтвердит любой, кто имел с ними дело. А уж иметь дело с украинским бизнесменом, который стал украинским президентом… ну это вообще невыносимо просто, я думаю. Это страшно тяжело. И нет более тяжелой ноши, мне кажется, для коллеги такого президента. Но и с ним они на самом деле, по моим представлениям, регулярно созваниваются — опять же гораздо чаще, чем это принято думать. Отношения есть практически со всеми более или менее заметными людьми. Они же понимают, что он уже очень давно и много работает в этом и что он будет работать в этом еще шесть лет, а это огромный срок. Который пролетит незаметно.

На три опустевших рядом со мной места тем временем уже присели журналисты, до начала пресс-конференции бунтовавшие по поводу предложения одного режиссера съемок, попросившего освободить проходы, насчет того, что им предложили смотреть ее ввиду нехватки мест из пресс-центра («А мы зачем тогда приехали?!! Провокатор какой-то!!!»). И теперь эти американские коллеги представлялись мне (и уже, видимо, всегда будут представляться) образцом этичности и гуманности: наши люди, только что появившиеся и решившие нагнать упущенную выгоду и понявшие, что успеть можно, кажется, еще все, казалось, теперь уже прямо в рот засовывали мне свои плакаты с недостоверным изображением каких-то красных ракет…

А Владимир Путин тем временем оценил работу правительства на удовлетворительно, сам задав систему координат, в которой были еще и хорошо, и удовлетворительно. Впрочем, возможно, он и не вкладывал в эту оценку такого трагического смысла, а просто посчитал, что сказать «хорошо» будет перебором…

В какой-то момент внимание президента вдруг обратил на коллег журналист из «Учительской газеты»:

— Конечно, хорошо быть Андреем Колесниковым или Сергеем Брилевым, привлечь внимание гораздо проще… А я хотел про Сирию…

— Вы назвали фамилию Колесникова, — перебил его господин Путин. — Ему не трудно быть Колесниковым, потому что о нем все время говорят. Назовите свою фамилию.

Журналист оказался Арсланом Хасавовым и попросил Владимира Путина сделать его своим резидентом в Дамаске по подготовке гуманитарной интервенции в Сирии.

Качалась на высокой палочке табличка «Вятский квас»… Но, видно, вышло его время, перебродил.

Очень коротко Владимир Путин ответил на развернутый вопрос Татьяны Фельгенгауэр:

— Мы видим две разные правовые реальности. В одной активно работает настоящая репрессивная машина, когда возбуждаются уголовные дела по репостам, эсэмэскам, когда в тюрьме сидит по необоснованным абсолютно обвинениям, и это доказано в ЕСПЧ, Олег Навальный, когда идет дело Кирилла Серебренникова и в СИЗО держат Алексея Малобродского. Мы видим и другую правовую реальность. В ней убит Борис Немцов, а Руслана Геремеева не допрашивают, потому что следователя просто не пустили. Не допрошен Андрей Турчак по делу о покушении на журналиста Олега Кашина. Игорь Сечин, глава «Роснефти», не является в суд на важнейший процесс по делу Алексея Улюкаева, игнорируя все повестки. Любого другого гражданина наверняка принудительно доставили бы в суд, потому что это неуважение к суду, однако Игорю Сечину это все сходит с рук. О каком верховенстве права мы можем говорить, если в нашем государстве существуют разные правовые реальности?