Леонид Млечин - Плевицкая

Шпигельглас быстро ответил Центру:

«Финансовая сторона 13-го меня не беспокоит. У 13-го всё подсчитано, сведены все его расчеты, начиная чуть ли не с 1922 года. У него должны быть в сейфе деньги, акции или ценные бумаги.

Чтобы показать Миллеру и только Миллеру, а не подпоручикам Ивановым, с какими деньгами она (Плевицкая. — Л. М.) возвращается из турне, я купил здесь к тем леям, какие 13-й привез с собой, еще 100 000 лей (это 8000 франков). Пакет солидный, мы показали Миллеру, потом произвели обмен на франки. Потеря ничтожная. Я считаю нужным купить на 25 000 франков (минимум) — ценных бумаг (скажем, французскую ренту) и положить их в сейф 13-го (у него есть в банке сейф).

Я прошу вас разрешить мне самостоятельно распоряжаться железным фондом во всех случаях, когда я по ходу дела вижу необходимость производить денежные комбинации. Ведь в самом деле опыт показал, что я деньгами не швыряюсь — раз, что в моих же интересах — быть сугубо осторожным — два, что запросы по телеграфу не всегда для вас понятны, ибо исчерпать по телеграфу все „за“ и „против“ невозможно, — три.

Наконец, с точки зрения оперативной, мой железный фонд должен быть эластичным, он должен служить нашему делу, в противном случае он превращается в мертвый груз, который, пожалуй, безопаснее хранить у вас, чем у меня».

Но откуда в Центре вообще узнали, что руководство РОВС проявляет нездоровый интерес к материальному положению Плевицкой и Скоблина? И что означает аббревиатура ИНД, которая всё чаще стала встречаться в шифропереписке парижской резидентуры с Центром? Это длинная история, связавшая Плевицкую и Скоблина с еще одним видным в эмиграции человеком.

Можно предположить, как изумились бы не только деятели русской эмиграции, но и многие видные парижане, узнай они тогда, что Сергей Николаевич Третьяков работает на советскую разведку. Третьяков! Крупнейший российский промышленник, до Октябрьской революции — один из бесспорных лидеров московских деловых людей, министр Временного правительства, министр в Сибирском правительстве адмирала Колчака… В первые годы эмиграции эта фигура была заметнее Плевицкой и Скоблина. Но постепенно он отошел в тень. Устроиться на чужбине он не смог. Мучительно искал выхода. И нашел.

Началось всё с того, что в мае 1929 года сотрудник парижской резидентуры провел конспиративную встречу с агентом по кличке «Ветчинкин». Отчет 10 мая отправил в Иностранный отдел:

«На днях я лично встретился с „Ветчинкиным“. Говорил с ним о его работе по освещению Торгпрома и кругов бывших промышленников. Кое-какие возможности у него намечаются. Подробный доклад он представит следующей почтой.

„Ветчинкин“ сообщил, что Третьяков, заместитель председателя Торгпрома, отошел сейчас от деятельности в Торгпроме, так как последний не имеет средств его оплачивать. Причем из имевшихся с ним разговоров у „Ветчинкина“ сложилось впечатление, что Третьякова можно завербовать. „Ветчинкину“ мы дали 40 американских долларов».

После этой беседы в судьбе Сергея Третьякова наступил переломный момент, определивший всю его последующую жизнь и раннюю смерть.

В Москве в Иностранном отделе составили справку о Третьякове:

«Пользуется хорошей репутацией в русских торгово-промышленных кругах и главным образом по своему прошлому. Является представителем Союза в различных общественных организациях. Служит для связи Союза с французскими правительственными и общественными учреждениями, так как безукоризненно владеет французским языком, и еще в Петербурге в период Временного правительства по личному поручению Керенского находился в связи с французской военной миссией.

Его жена, Наталия Савишна Мамонтова, разошлась с ним и живет в настоящее время с Расторгуевым. Она располагает некоторыми средствами, принадлежащими ей лично, и имела в своем распоряжении бриллиантовый фонд, совместно с мужем.

Сын Сергей окончил Американский институт в Париже, работает в американском яхт-клубе, живет с американкой. Две дочери имеют шляпную мастерскую. Сестра Ольга — художница, живет в Страсбурге с художником Поповым».

Внук основателя Третьяковской галереи Сергей Николаевич Третьяков родился 26 августа 1882 года. Окончил физико-математический факультет Московского университета. Руководил Костромской льняной мануфактурой, председательствовал во Всероссийском объединении льняных фабрикантов, в Московском биржевом комитете.

Третьякову покровительствовал известный промышленник Павел Павлович Рябушинский, который вовлек его в общественную и политическую деятельность. Третьяков стал заместителем председателя Московского военно-промышленного комитета, заместителем председателя Всероссийского союза торговли и промышленности. В 1917-м его избрали в Московскую городскую думу по списку кадетской партии.

Ему дважды предлагался пост министра торговли и промышленности во Временном правительстве. В июне он отказался из-за только что принятого закона об увеличении налогообложения промышленности. В июле отказался, потому что не мыслил работы в правительстве вместе с эсером Виктором Михайловичем Черновым — взгляды на экономическую политику у них были противоположными.

Тем не менее Третьяков был уверен, что правительству всё равно понадобятся «люди житейского опыта». Он сказал коллегам:

— Нам нужно в любой момент быть готовыми прийти на помощь своей родине, хотя сейчас мы не видим поддержки, и наоборот, всюду и везде нас травят.

Сергей Николаевич все-таки согласился войти во Временное правительство в роли председателя Экономического совета (в ранге министра) 27 сентября 1917 года. А через месяц большевики совершили военный переворот.

Третьяков среди других министров, арестованных в ночь с 25 на 26 октября, попал в казематы Трубецкого бастиона Петропавловской крепости. Октябрьские дни 1917 года остались страшным воспоминанием. Толпа, ворвавшаяся в Зимний дворец, — этого он забыть не мог. Считал, что только случай спас его от смерти.

В ночь на 7 января 1918 года в Мариинской тюремной больнице пьяные матросы убили министра финансов Андрея Ивановича Шингарева и государственного контролера Федора Федоровича Кокошкина. Министров положили в больницу, потому что у них оказалась открытая форма туберкулеза. Наказывать никого не стали — «свои»… После этого усилиями политического Красного Креста Третьякова и еще троих министров перевели в тюремную больницу. Там не было красноармейцев, еще оставалась старая тюремная охрана.

Писательница Зинаида Гиппиус записала в дневнике: «29 января 1918, понедельник. Выпустили (тишком и за деньги) Третьякова и Коновалова. Один от неожиданности заплакал, другой упал в обморок».