Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Но вот небеса угомонились. Долина успокоилась. Веселье улеглось – планета наконец забылась беспокойным сном. Два старика негромко возобновили свой разговор, а ночь мирно слушала их. Скромно мерцали звезды. Друзья попрощались с крутыми обрывами и неторопливо, плечо к плечу, вполголоса обсуждая свои замыслы, шли прочь в тени гор, название которым – Сангре-де-Кристо [44] Кровь Христа (исп.) . .

Прадедушка, волшебник моего детского воображения, я вижу тебя сейчас. Я вижу эльфа, танцующего в звездном пространстве мыслей, весело переставляющего местами Галактики. Вижу бесенка, играющего видениями. Я вижу озорника, носящегося с ведром, полным магии, и гасящего огни преисподней. В тебе, дон Эсикио, я вижу себя, всегда играющего, всегда готового совершить прыжок в темноту. Ты был прав, решив искать дух учителя в сердце его ученицы. Я долго жил в сердце Эммы, как и она до сих пор живет в моем сердце. Мастер неизбежно открывает каналы между собой и хорошим учеником – каналы, которые редко бывают доступны другим. Много лет назад я оставил на ней свою шаманскую отметину – эта духовная печать должна была защищать ее от любого зла, и неудивительно, что ты пришел по следам этого оттиска сюда, к моей возлюбленной, в ее самые потаенные видения.

Я чувствую кровную связь с моим прадедушкой, хотя у нас и нет общих воспоминаний. Видение о нем почему-то всегда успокаивает, напоминая мне о веселой бессмыслице жизни. Ум всегда полон видений – ночью во сне или днем наяву. То, что кажется нам реальным, когда мы спим, выглядит по-другому, когда мы бодрствуем, потому что наши видения наяву следуют строгим правилам и представлениям о правдоподобии. Проснувшись, мы видим такое же видение, как и все остальные, соглашаясь с общепринятыми понятиями, подчиняясь общим допущениям. По мере расширения осознанности, видящие начинают видеть больше и совершают для себя больше открытий, чем раньше. Внимательность и готовность к изменениям позволяют ученикам, вернувшимся домой из путешествия по местам силы, по-новому увидеть свою жизнь. Теперь они могут иначе взаимодействовать с людьми в своем видении и менять к лучшему реальность, в которой они живут вместе с ними.

Отправиться в путешествие по местам силы – значит, по сути, попробовать воспринимать все по-новому. Увидев проблеск истины, его не скоро забываешь, даже если время начинает искажать его. Все путешествуют по-разному, но почти всегда лучше не торопиться. Это касается даже тех многочисленных учеников, которые настаивают на том, чтобы я подталкивал их сильнее и ничем себя не сдерживал. «Не жалей нас», – говорят многие. Чем неповоротливее ум, тем он кажется настойчивее, но свобода для него – для нас – наступает только тогда, когда мы избавляемся от наших суждений и допущений. Мы не продвинемся ни на йоту, покуда не научимся слушать самих себя. Любое утверждение о чем бы то ни было следует подвергать сомнению. Любое убеждение может оказаться слепым пятном. Жизнь становится гораздо проще, когда мы перестаем навешивать на все ярлыки хорошего или плохого, правильного или неправильного. Мы пытаемся доказать собственную значимость многими способами и тем самым создаем много боли. Я присваивал своим ученикам звания, давал ласковые имена, назначал лидерами. В конечном счете гордыня дает о себе знать, и это преподносит им бесценный урок. Значимость не помогает нам выйти за пределы самих себя, как и набожность или скромность. Тут не помогут ни знания, ни разгадка какого-нибудь секрета. Преобразиться способен лишь тот, кто изменяет мир – мир, созданный самим собой в собственном уме. Многие хотят этого. Тех, кто на самом деле меняется, меньше… А некоторые никогда не останавливаются и меняются постоянно.

Эмма вошла в мое видение задолго до того, как стала моей ученицей. В первый раз я встретил ее в Нью-Мексико во время одного своего выступления. Она была искательницей-одиночкой, у нее не было единомышленников, которые могли бы ее поддержать. Она понимала, что потеряла любимого человека – саму себя. Она не могла признать ту, кем стала, и не в силах была воскресить ту, кем когда-то была. Трудно было увидеть истину, но у нее были способности, для того чтобы постичь ее. Ей нужно было, чтобы кто-то вел ее. Как можем мы измениться, не представляя себе возможности изменения? В поисках подлинности – того, что обществу не удалось поддержать в нас, – мы снова чувствуем себя, как запутавшиеся дети, на этот раз оставшиеся одни, без родителей – и без учителей. В то время Эмма была уже зрелым человеком, замужем и пыталась выбраться из-под завалов лжи. Ей нужна была истина, но в голове у нее звучали только собственные убеждения и мнения. В этом смысле она походила на любого из моих учеников, за небольшими исключениями. Может быть, ей это было неизвестно, когда мы с ней впервые встретились и даже в первые годы нашего знакомства, но она была из породы особых искателей. Она была воином перемен, готовым видеть, прощать себя и действовать, – и было похоже, что она никогда не остановится.

Эмма и ее шестилетний сын сидели на насыпи у дороги. У себя в кармане она нашла пластинку жевательной резинки и разделила ее с ним пополам. Они тихо говорили о том, какая интересная форма у облаков, как сегодня греет солнце, как красиво этим январским утром. Они направлялись к горячим источникам, и оба чувствовали себя нарушителями из-за того, что сын пропустил занятия в школе, но ее машину занесло на посыпанной гравием дороге, и она перевернулась, снова встав на колеса. Оба отделались легким испугом. Они были спокойны и даже веселы, жевали себе жвачку и ждали, не зная, что будет дальше. Вряд ли кто-нибудь оказался бы здесь и смог им помочь до конца дня, да и то в лучшем случае. Хотя этот участок дороги вел к большим шоссе, здесь редко кто ездил. Эмма в раздумье смотрела на машину – та спокойно стояла за ними в зарослях полыни на четырех спущенных шинах, но была изуродована почти до неузнаваемости. Крыша была вогнута, капот смят, а от разбитого вдребезги переднего стекла остались одни осколки.

Сын без умолку болтал о школе и друзьях, а Эмма пыталась подсчитать, сколько раз что-то похожее случалось с ней за последний год. Может быть, четыре, тогда это пятый. То авария, то машину в сторону занесет, то вынесет на обочину, а как-то раз, ослепленная солнцем, она сорвалась в засыпанный снегом каньон. Несколько месяцев назад машина заскользила по обледеневшей проселочной дороге и врезалась в забор из колючей проволоки. Капот оказался в чем-то вроде заранее приготовленного рождественского подарка – в терновом венце, кусок скрученной проволоки до сих пор обвивал фары. В другой раз, когда она, возвращаясь из Колорадо, ехала одна на высокой скорости, машину повернуло и завертело вокруг оси так, что ничего нельзя было поделать. Она начинала привыкать к этому ощущению – к потере контроля, к тому, что смерть всегда может настигнуть тебя. Но после стольких случаев, похожих на этот, складывалось впечатление, что смерти пока не до нее.