Петр Худяков - Путь к Цусиме

"Конечно, есть виновные в разгроме флота куда покрупнее Рожественского. Если сейчас они чувствуют себя, как у Христа за пазухой, то потомство скажет о них приговор свой. Но это не снимает вины с Рожественского ни в малейшей степени. Он снаряжал эскадру, идущую на Восток. Он, в качестве начальника морского штаба и флагмана артиллерийского отряда, обязан был знать состояние эскадры в безусловной точности, а также сравнительную ее слабость с японским флотом. Идя на великое историческое дело, нельзя было не изучить все условия до последней йоты. И одно из двух: или Рожественский хорошо знал неспособность эскадры к бою и ввел в заблуждение Верховную власть, или он плохо это знал и ввел в заблуждение прежде всего самого себя. Правда, как ни дурны были некоторые корабли, — другие были немногим хуже японских. Снабдив их современной артиллерией, подобрав хорошо обученный экипаж, даровитый и храбрый адмирал мог бы попытаться вступить в бой. Но Рожественский знал, что на эскадре нет тех разрушительных снарядов, какими владели Японцы. Он знал, что его команда не умеет стрелять, что "один комендор стрелял, другие только смотрели". Так велось обучение!..

"Рожественский знал, что он идет в последний смертный бой, идет несравненно хуже подготовленный, чем он хаживал бывало осенью из Ревеля в Кронштадт. Он не мог не знать, что при подобной подготовке флот шел на верную гибель, и хуже, чем на гибель, — на позор. Он обязан был доложить об этом Верховной власти. Он обязан был иметь мужество остановить безумный шаг. Ведь только он, Рожественский, знал, всю доподлинную правду об эскадре. Россия не знала о ней тогда и знать не могла, как о государственной тайне. Вместо того, чтобы из своего важного знания сделать единственный верный вывод, Рожественский сделал вывод неверный. Помрачение Рожественского ничем решительно не объяснимо, кроме невероятного его самомнения. Он думал, по-видимому, что все недостатки флота, отсутствие разрывных снарядов, отсутствие дальнобойной артиллерии на многих судах, глубокое невежество команды и пр. и пр. — все это возмещалось одним преимуществом: гениальностью самого Рожественского. Но так как на поверку, вместо гениальности, оказалась бездарность, то Рожественский серьезно виноват в этой ошибке. Когда речь зашла о назначении командующего эскадрой, адм. Скрыдлов ("главнокомандующий морскими силами в Тихом океане") просил назначить Чухнина; но, как теперь открыто говорят, сам Рожественский вызвался на роковой пост… Это вина безмерная, которая никогда не может быть забыта. Более умный, более даровитый и храбрый Чухнин едва ли наделал бы тех нелепых ошибок, какие наделал Рожественский. Может быть, познакомившись с эскадрой, тот отказался бы вести ее на смертную казнь; а если бы и повел, то не раньше, чем вооружил бы ее, как следует. Тот во что бы ни стало добыл бы новейших снарядов и обучил бы команду стрельбе. Чухнин не загрузил бы эскадру углем, не приготовил бы из кораблей костры для пожара, не повел бы флот в Цусимский пролив, а при встрече с неприятелем не поставил бы корабли в строй двух кильватерных колонн со стадом транспортов в середине. И Чухнин, может быть, погубил бы флот, но предварительно нанеся огромный урон японским силам. Наконец Чухнин наверное спас бы честь России и предпочел бы скорей отдать благородную душу Богу, чем поднять простыню вместо Андреевского флага. Чухнин не сдался бы, как он не сдался в севастопольской смуте. Он доказал бы, что в России не все трусы и есть у нее сыны, способные биться за родину до конца… Выдвинув свою незначительную особу на огромный, страшно ответственный пост, Рожественский совершил перед отечеством историческое преступление, виниться в котором ему нужно с большой искренностью и без всякой позы".

Характеризуя личность Рожественского после разбора дела Небогатова, известный публицист Гофштеттер написал в Москве следующие строки:

"С таким командующим катастрофа была неизбежна, — и она свершилась: четыре тысячи матросов и офицеров пошли ко дну, русский флот уничтожен, Россия обесславлена, но сам герой не потерял ровно ничего — ни своих эполет, ни своей гордой самоуверенности. Виновник величайшего поражения, какое Россия когда-либо переживала на море, говорил на суде тоном Юлия Цезаря или Наполеона после Аустерлица.

"Как? Чтобы подчиненный осмелился не исполнить приказания адмирала о сдаче? Я не разделяю этих новых теорий".

"Он весь преисполнен верою в неограниченность командирской власти, но совершенно чужд понятия о великой ответственности, связанной с нею. Адмирал Рожественский — самая мрачная фигура в новейшей истории России.

"Достойный товарищ снарядителя эскадры, адмирала Бирилева, состоявший многие годы начальником морского штаба при безответственном режиме генерал-адмирала, он не мог не знать, какую эскадру ведет он в бой, следовательно, он сознательно вел ее на гибель или, в лучшем случае, легкомысленно играл на ура вверенными ему тысячами жизней и честью России".

"Подавляя личность командиров, он никого из них не сумел воодушевить к творческой работе, ни с кем ни о чем не советовался, полагаясь исключительно на себя, ценил только свое собственное мнение. От подчиненных требовал лишь слепого послушания, доводил дисциплину до жестокости и думал, что деспотизм, который простителен только как слабость гения, может заменить самый гений. Пережитая катастрофа не разрушила его самомнения, не просветила его совести. С точки зрения психиатра он обнаруживает все признаки одержимости манией величия".

"Обремизившись на такой колоссальной ставке, он продолжает сохранять веру в свою необходимость для отечества и, заплатив за свои ошибки четырьмя тысячами чужих жизней, счастливо сохраняет свою собственную жизнь на благо и славу бедной опозоренной родины. В нашу эпоху, бедную характерами, адмирал Рожественский выделяется, как человек, несомненно, сильного характера; но — странное дело! — в то время, как сильные характеры восходящего народа карают сами себя, не дожидаясь чужого суда, карают смертью за малейшие ошибки, от которых сколько-нибудь пострадало их государство, — железных характеров заходящего народа хватает только на то, чтобы переживать содеянные ими позор и разрушение. He ясно ли, что мы стоим на покатости истории и неизбежно должны идти все ниже и ниже роковым ходом событий, приближаясь к самому дну падения?"

"Атрофия, полное обмирание чувства ответственности перед родиной — самый верный признак наступившей для нас скорбной эпохи государственного упадка. Нет этого чувства в сердце адмирала, нет его и в сердцах его помощников. Сдача Небогатова родилась на свет из недр все той же безответственности, режим которой в течение долгих лет царил в нашем морском ведомстве. Тем же настроением веселой безответственности было проникнуто и поведение старших офицеров на суде и даже поведение публики, наполнявшей судебный зал, более или менее близкой к нашим военно-морским сферам. Она явно сочувствовала адмиралу Небогатову и вместе с подсудимыми проводила торжественным вставанием уходящего после дачи показаний адмирала Рожественского. Что может быть ужаснее этой родственной овации… человеку, сгубившему под Цусимой нашу эскадру и более четырех тысяч человеческих жизней?.."