Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

Тут что-то сказал Густав, сплюнувший в сердцах.

— Чего он? — спросил комиссар.

Сокол перевел.

— Загордилась свинья, что о панский забор почесалась. Такое есть присловье у поляков.

Степановского допрашивали мы с Наумовым. Предатель юлил, изворачивался, лгал.

— Ну хватит! — наконец не выдержал Наумов. — Пиши, лейтенант, приказ: расстрелять перед строем.

— Все равно скоро вам всем будет капут! — неожиданно выкрикнул Степановский. — Не мытьем, так катаньем!..

Мы переглянулись. «Вот так да!»

— Ты о чем? — спросил я предателя, но он больше не проронил ни слова.

Он шел, потемневший, сгорбившийся, злобно косясь на партизан. Он жил среди нас и готовил нам гибель. Бежавшие от партизан, презираемые знакомыми и проклятые родными, Степановский и Плехотин, как волки, рыскали по округе, все больше погрязая в преступлениях. Это они с Плехотиным убили в поселке Новина за неделю до операции «Кугель» лейтенанта Щеглова, нашего комвзвода, и ранили партизана Солодкова, устроив на них засаду возле конспиративной квартиры. Кровь наших товарищей призывала к мести.

Приказ о расстреле предателя наумовцы встретили молчаливым одобрением: худую траву из поля вон!

Степановский стоял перед строем обмякший, с блуждающими, почти безумными от страха глазами.

— Братцы, товарищи!.. Простите. Братцы… — опять заскулил он.

Все мы не раз видели смерть в глаза. Любой из нас мог без раздумий броситься на врага, задушить его своими руками. Но когда стоишь вот так, против безоружного, уже полумертвого человека, рука на него не поднимается. Мы знали — Степановский враг. Его надо уничтожить, но… каждый хотел, чтобы это сделал кто-нибудь другой. Наступило тягостное мгновение…

Тогда комиссар медленно приблизился к строю, по очереди посмотрел на партизан.

Лейтенант Сачко вышел из строя. Повернулся лицом к своему взводу. Достал пистолет.

— В нашем взводе был Степановский. Нам и стрелять. Слышали приказ?

Люди замерли. Оцепенели.

Никто не решался двинуться с места.

— Чего стоим? — не выдержал Калганов. — Что заработал, то и получит.

— Верно, Калганов. Жалеть нечего. За чем пошел, то и нашел.

Комиссар медленно оторвал взгляд от земли. В его глазах мы приметили задумчивую грусть и бесконечную усталость.

Я уединился в лесу — было тяжело на душе после того, что произошло на поляне… Вот ведь как случается иногда: последний кусок хлеба делили пополам, укрывались одной шинелёшкой, вместе мыкали горе… Но настал час, когда один остался на своем трудном пути, а другой ступил на скользкую дорожку, изменил боевому братству.

Видимо, тут сказалась вражеская агитация: листовки с угрозами, посулами и соблазнами. Но не в том главная причина. Никогда предатели не отличались чистотой души, мужеством, никого они не любили, кроме себя. И в отряд пошли только за тем, чтобы спрятаться за спины товарищей, любой ценой уцелеть… Когда опасность стала слишком явной и приняла угрожающие размеры, Степановский и Плехотин стали предателями.

Какая-то неосознанная тревога все больше беспокоила меня. Я невольно связывал ее с событием на поляне. Постепенно мысли стали принимать определенное направление. Отчетливо вспомнилась фраза, брошенная Степановским на допросе. Она вырвалась, я убежден, помимо его воли: «Все равно скоро всем вам будет капут! Не мытьем, так катаньем!»

Откуда грозит нам новая беда? Какая?

Весь день не выходили у меня из головы слова Степановского. «Что они значат? А может, просто так брехнул?» Решил посоветоваться с Наумовым и Анисименко, как всегда в трудную для себя минуту.

— А ты усиль разведку, — ответил на мои сомнения Анисименко. — Не спускай глаз с Фотевижа, коль скоро Степановского взяли оттуда.

Наумов приказал послать в Фотевиж связника.

В Фотевиже время от времени стал появляться приезжий фельдшер, человек энергичный и деловой. По фамилии Гуримов. Живет в городе, а приезжает то на машине, то на лошади. Загонял старост по всей волости. Требует списки жителей, готовится делать прививки — не то от дизентерии, не то от другой какой болезни… Желудочно-кишечных заболеваний в районе действительно было много. Нередко со смертельным исходом.

Появление нового человека в Фотевиже насторожило Наумова. Видимо, это неспроста. Он приказал заняться Гуримовым.

Вскоре мы убедились, что фельдшер связан с Плехотиным и действует по заданию гестапо. Что бы это могло означать?

В Фотевиж мы опять послали Сокола и Густава Кранке. На правах «старого» знакомого староста сообщил им, будто Плехотин и Гуримов похвалялись, что они скоро расправятся с партизанами. Дни наумовцев, по их словам, сочтены. А что они думают предпринять, староста не знал.

— А что если спросить об этом самого Гуримова? — обдумывал Сокол. — Только как его поделикатнее взять? Теперь, говорят, он приезжает в машине и подолгу не задерживается. Очень осторожен. Не вспугнули ли его партизаны?

Выручил Густав.

— Давай сделаем так: я заболею, пусть староста срочно вызовет фельдшера. Немцы должны прислать Гуримова. В противном случае они рискуют раскрыть своего агента. Ну, а дальше будем действовать по обстановке.

Дмитриев сообщил нам этот вариант, а мы согласились.

Гуримов в самом деле приехал на следующий день. Это был бесцветный, очень подвижный человек. Старомодное пенсне со шнурком украшало вытянутый утиный нос. Новый костюм сидел на фельдшере мешковато, но он, кажется, уделял своей внешности немного внимания.

Густав лежал на широкой деревянной кровати в избе волостного старосты, поминутно облизывал губы и корчился от боли в желудке.

— Ничем не могу помочь, — развел руками Гуримов, — выслушав его жалобы. — Я специалист по… прививкам. — Он как-то странно усмехнулся. — Придется отвезти вас в лазарет, в Глухов.

Охающего Густава перенесли в машину, бережно усадили рядом с шофером. Гуримов и Сокол устроились на заднем сиденье.

За селом Густав неожиданно нажал на тормоз и обезоружил шофера. Сокол сунул руку во внутренний карман пиджака Гуримова, вытащил небольшой вороненый пистолет. В другом кармане лежало удостоверение сотрудника гестапо.

Машина остановилась, свернув в кювет, мотор работал на малых оборотах.

— Итак, господин Гуримов, игра окончена. Хотите откупиться?

— Цена?

— Правда. Только она может спасти вас.

— Я хотел бы получить гарантии. И, прежде всего, выяснить, кто затянул меня в эту ловушку.

— Мысль вызвать вас в Фотевиж к больному немецкому солдату Густаву Кранке подал ваш друг, Плехотин.

Гуримов вскинул удивленные глаза. Сокол пояснил.

— Да, да, господин Гуримов. Не удивляйтесь, Плехотин — наш агент. Он же сообщил нам, какие уколы вы, по заданию гестапо, готовились привить населению…