Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

Обалдевший полицай хлопал глазами, стараясь понять, о чем толкует переводчик.

— Ты, голова-елова, много стреляешь по воронам и мало воюешь с партизанами… Давай сюда винтовку и иди к пану офицеру — ответ держать!

Полицай с опаской приблизился к офицеру, который заметно нервничал. Он шпорами горячил и без того горячего жеребца. Заметив, наконец, полицая, офицер стеганул его плеткой.

— Вызвать старосту! Немедленно! — приказал он через переводчика. — Пригласить чиновника по заготовкам. Потом — начальника полиции и жандарма. Через полчаса быть здесь с оружием всем, кто вызван. Предстоит важное задание.

В знойный полдень по дороге в Глухов выступил маленький отряд. Впереди двух повозок с полицейским начальством рысил, чуть пригнувшись к седлу, белокурый офицер. Позади ехал безразличный ко всему молоденький немец с задумчивыми голубыми глазами.

Бравый переводчик с капральскими нашивками, заехав между повозок, начал зубоскалить, задирая чубатого детину — начальника кустовой полиции, оказавшегося на станции в гостях у старшего полицая.

— Да-а, голова-елова, опростоволосились вы. Не смогли с двумя партизанами справиться. Полсотни таких орлов! — переводчик сделал широкий жест. Довольный своей шуткой захохотал. — Вот это геро-о-ои! — повторил он с видимым удовольствием. — Что?.. Говорите громче, не слышу! А-а, дрались партизаны отчаянно? А вам что помешало доблесть свою показать?

— Покажешь тут, держи карман шире! — кривоногий старший полицай, обвешанный оружием и поэтому выглядевший особенно нелепо, морщился, потирая спину.

— Что, Аника-воин, обидел кто? Пошто чухаешься?

— Шла на фронт дивизия, — снова вступил в разговор чубатый. — Чи словены, чи словаки — бес их разберет… Повернули энтую дивизию на Хинель, партизанов изничтожить. Дело было дня через два-три после нашей засады в Локотском поселке… Ну нас, десятка два полицейских, взяли эти самые словены вроде бы как проводниками. Шли двумя дорогами двое суток. Пылища, жара. Упаси и помилуй!..

Офицер, ехавший теперь сбоку, как-то странно усмехнулся, указывая на вафельные вмятины танковых гусениц. Что-то буркнул на своем тарабарском наречии. Переводчик сочувственно кивнул головой.

— Ну-ну, дальше рассказывай! — его взгляд цепко держал на прицеле обоих собеседников.

Чубатый посмотрел на переводчика, потом на соседа — обвешанного оружием человека.

— Пану старшому лучше рассказать. Он водил на Хинель словаков.

— Не-ет, я сам расскажу! — озорно сверкнул глазами неугомонный переводчик. — Неудобно говорить про пана старшого полицая, да чего уж там скрывать? Из песни слов не выкидывают… Никаких партизан в Хинельском лесу не оказалось. Только след остался — сожженный ими Государев моет — при царе Петре еще построен был, когда со шведом тот воевал…

Полицаи переглянулись: очень уж осведомлен переводчик. А тот, как ни в чем не бывало, продолжал:

— Словаки рассердились, кое-кому всыпали по мягкому месту. Кое-кого пощелкали возле моста… Этого господина тоже не обошли милостью — горячих всыпали! Верно говорю, голова-елова?

Лицо старшего полицая полыхало краской от стыда и гнева. Что за язык у этого цыганистого разбойника? Такому только попадись: хоть на язык, хоть на мушку — пощады не жди!

Посоловевшие от жары и самогона полицаи клевали носами. Некоторые спали. Дорога, пыльная, бесконечная, никого не радовала.

— Куда в такую жарищу тащимся? Будто не знаем, где и как засады ставить…

— Прогулка всегда полезна, голова-елова! И в жару, и в холод. А насчет засад… Сколько вы тогда в Локотском поселке своих потеряли?

— Шестерых убитыми, двое были ранены.

— Отлично!.. А у партизан без потерь?

— Как это — без потерь? — возмутился чубатый. — А пораненный десантник?

— Упустили вы его.

— Положим, далеко не ушел! За всех с него спросили!..

— Расскажи как?

— Чего там рассказывать-то? Обыкновенно.

— Спрашиваю, как догадались засаду устроить против партизан именно в тот вечер и в том месте?

— Они сами о себе дали знать. Очень приметно шли. Возле Брянского леса поезд свалили. Листовки в двух селах подкинули. Бой с немцами возле Ямпольского шляха вели. В поселке Тополь за харчами заходили и в хату гранату бросили… Вишь, какой след тянулся… Опять же у хаты лесника их видели. Наши бабы натыкались на них. Мы их, бабов-то, каждый день в лес гоняем, вроде как по ягоды. А это — разведка. — Чубатый ухмыльнулся: — Бабы дюже дошлый народ на такие дела: выспросить, выглядеть да голову заморочить: хошь свому, хошь — чужому…

— Ты ближе к делу.

— Я и говорю: как только прибегли бабы из лесу, мы сразу же дали знать в город. Глуховский комендант прислал подмогу. Засаду в Локотском поселке устроили как надо, да, вишь ты, не все гладко получилось. Десантник заметил, как наши парни с голов бабьи платки стаскивать начали да винтовки из-под бревен вынимать… Ну, и шарахнул в кучу-то гранатой. Хорошо еще в конец бревна угодил, возле самой земли лопнула… А то быть бы великому урону.

— А раненого как потом нашли?

— Десантника того? Облавой нашли. В жите, возле казармы путейской. Как раз сейчас подъезжаем к энтому месту… Вот тута, выходит, и спымали его.

— Почему ты раненого называешь десантником? Он что, сам сказал?

— Ну да, скажет он… — Чубатый хвастливо ухмыльнулся. — Мы сам с усам. Раскусили.

— По документам?

— Документов не было. — Чубатый помолчал, выискивая слова. — Тут, правду сказать, само дело показало. Перво-наперво, фронт далеко, а они, не все, правда, были одеты в советскую форму. Опять же автоматы новенькие. Как они попали в глубокий тыл? Только самолетом. — Чубатый покосился на переводчика, не смеется ли тот над ним? Нет, слушает внимательно. Даже слишком внимательно. Стал рассуждать еще убедительнее: ну, а цивильные, ясно, партизаны. Проводники. Выводили десантников от Брянского леса и вот до наших мест…

Казарма показалась неожиданно. Крыша ее сдвинулась после разрыва авиабомбы, а из-под сорванных листов жести виднелись худые ребра стропил. Переводчик скомандовал:

— Привал!

— Оце — дило! — оживились полицаи. — Все печенки повымотало. Не грех и подкрепиться.

Началась суета возле повозок. Чубатый вытащил из повозок сулею с самогоном, появились сумки и узелки с харчами. Толстые губы раздвинулись в самодовольной улыбке: знай, мол, наших!

Белокурый солдат-немец с задумчивыми глазами, безучастно взиравший на всю эту суету, велел полицаям составить оружие в козлы — в стороне от повозок и в отдалении от дуба.

— У военных людей везде и всегда должен быть воинский порядок, — пояснил он через переводчика.

Компания расположилась в тени дуба.

Струя самогона лилась, ударяясь об алюминиевые солдатские кружки. Только офицер оставался равнодушным ко всему, да капрал возился с оружием: ему никак не удавалось пристроить свой автомат к винтовкам полицаев.