Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

— Данке шен, спасибо. — Открыл ворота: — Ехайт!..

Продолжение этой истории рассказал мне капитан Бережной год спустя в знаменитом «междуречье» — между Припятью и Днепром, когда кавалерийское партизанское соединение Героя Советского Союза генерала Наумова совместно с ковпаковцами отражало яростное наступление гитлеровцев, прорываясь из «водного мешка». Бережной к тому времени в соединении Ковпака руководил разведкой. Я командовал Первым Хинельским кавалерийским отрядом. Встреча наша состоялась, что называется, «на ходу»: мы оба спешили в цепи к наступавшим товарищам — партизанам. Но капитан успел все-таки сообщить кое-что про Алешу Калинина и Галю.

— Галя в лазарете больше не появлялась. Часового Курта расстреляли, — Бережной умолк. Его задумчивый взгляд остановился на мне. — А Калинин вместе с Галей перешел линию фронта и добрался до Москвы, в школу особого назначения: там его знали и подтвердили личность. После этого он попал в распоряжение Центрального штаба партизанского движения. Ему было присвоено звание младшего лейтенанта. Алеша опять попросился в тыл к гитлеровцам. Его направили уже в качестве командира группы в Белоруссию. Группа примерно такая же, как была у меня. Помнишь?

Я молча кивнул головой.

— Алеша в Белоруссии организовал боевитый отряд, успешно громил врагов, все время совершал рейды и поэтому оставался неуловимым. Во многих жарких схватках участвовал, но выходил из них благополучно. Галя погибла недавно… — Бережной вздохнул: — Да, погибла…

Мы помолчали.

— Откуда ты все это знаешь, Иван Иванович?

Бережной загадочно улыбнулся:

— Угадай.

— Неужто свиделись с Алешей?

— Точно! Так же случайно, как вот теперь с тобой. Мимоходом.

— Ну как он, наш богатырь?

— Как и всякий богатырь: молодой, здоровый, деятельный. Между прочим, ему очень идут офицерские погоны… Звал меня после войны на Волгу «чаи гонять».

— Поедем вместе, — в тон Бережному ответил я. — А пока пришпорим-ка коней, Иван Иванович!

Мы помчались навстречу неизвестности. Каждый своей дорогой, но к общей цели.

— Лейтенанта Иволгина — к капитану! — закричал дневальный от штабной землянки.

Я поспешил на вызов. Капитан Наумов сидел над записной книжкой. Снарядный ящик, приспособленный под стул, жалобно скрипел проволочными стяжками. По бумаге торопливо бегал карандаш. Из-за плеча Наумова я прочитал:

«За два месяца наша группа в Хинельском лесу выросла на полторы сотни человек. Потери партизан составляют шесть убитых и схваченных врагами связных… Нами уничтожено волостных старшин, начальников полиции, старост, шпионов к тайных агентов гестапо, а также полицаев, гитлеровских солдат и украинских казаков-карателей 205 человек. Захваченными трофеями вооружено пополнение группы. Заложены продовольственные базы с зерном, мукой, медом, салом из расчета на весь Эсманский отряд. Проведено свыше 40 боев и засад. Сорвана хлебопоставка в ряде районов и предотвращена отправка молодежи на каторгу в Германию…»

Наумов машинально хлопнул себя по шее, прибив комара. И опять торопливо забегал карандаш.

«Были ошибки, неудачи и поражения. Но удач — больше. Командиры стали грамотнее. Калганову доверили взвод. Ответственность за подчиненных заставила его быть сдержаннее. Дмитриев по-прежнему выполняет особо важные задания по разведке».

Отмечаю про себя объективность Наумова, манеру изложения мысли — четко, сжато и… суховато. Места для лирики у него не находится. Даже о действиях Сокола сказано всего в нескольких словах.

«Он устроил так, что Степановский и Плехотин, перебежавшие от нас в полицию, обезврежены…»

Наумов поставил точку, устало потянулся.

— Ну, рассказывай, каков был твой поход в курские степи. Чем порадуешь?

— Можете приобщить к своим записям. — Я передал донесение.

— Это я для тебя старался. Цени, брат. Знаю, ведешь записи, Пимен-летописец. А что тут было в твое отсутствие, поди, не ведаешь. Вот мне и захотелось вспомнить да на карандашик взять.

Наумов достал кисет, отсыпал на закрутку.

— Кури.

Две тоненькие струйки голубоватого дыма растворились под крышей шалаша.

— На диверсию ходили впятером, — начал я, — лейтенант Василий Буянов, старшина Виктор Жаров и еще двое новичков. Я брал их впервые. Пусть, думаю, учатся. Опять избрали шоссейные и железные дороги на участках Льгов — Брянск и Льгов — Курск. Дорогу на Курск заминировали вечером 14 сентября, а через каких-нибудь сорок минут с шестиметровой высоты слетел под насыпь эшелон: пять пассажирских вагонов с живой силой и тринадцать грузовых с зерном нового урожая — тонн пятьсот. Гитлеровцев человек двести погибло, много раненых…

Наумов потер ладони:

— Неплохо, Анатолий, совсем неплохо! Но у тебя, кажется, еще в запасе что-то есть?

— Есть. Еще один «суставчик», как говорит Вася Буянов. Шел со Льгова на Брянск. Это было двумя днями раньше, 12 сентября. Насчитывалось до тридцати вагонов. Грузовой поезд. Мы его сбросили, но точных сведений, с чем он был, не имеем: сразу же после диверсии пришлось ретироваться, район окружили немцы, выставив возле места крушения сильную охрану. Организовали проческу местности, но мы уже ушли. Ущерб должен быть порядочный: насыпь достигала высоты трех с половиной метров, и мина была заложена на повороте… Потом три мины заложили на шоссейных дорогах. Сработали удачно. Подорвались две машины с зерном, одна с солдатами.

Я погасил цигарку. Крошки табака ссыпал в карман: сгодятся.

— Ну-ну? — нетерпеливо спросил Наумов.

— А дальше — мелочь: несколько уничтоженных полицаев, молотилок, сожгли четыре тока с завезенной для обмолота пшеницей.

— Как ведет себя противник?

— Гитлеровцы продолжают насильно мобилизовывать местных жителей, особенно молодежь, на службу в полицию… Те упираются, бегут кто куда…

Наумов оживился.

— Слушай, Анатолий! Мы уже говорили с Анисименко. А не провести ли нам тоже мобилизацию? Многие опасаются открыто к нам идти: семьи будут уничтожены. А тут без придирки: население, мол, не виновато: пришли партизаны, мобилизовали и — все! С них и спрашивайте!..

— А почему бы и нет, Михаил Иванович? Мысль добрая. Давайте предварительно набросаем основные пункты приказа. Потом согласуем с комиссаром. Ну, а там размножим на машинке и во всех селах вокруг леса вывесим…

— Действуй, лейтенант.

Вечером вернулся из поездки по селам Анисименко. Он вторую неделю агитировал колхозников саботировать уборку урожая. Такие поездки он шутливо называет «саботажными вылазками».

Как всегда, он и в этот раз оживленно делился новостями, рассказывал, где и что сделано, сколько спрятано хлеба, сколько сожжено на корню и в скирдах…