Михаил Наумов - Хинельские походы

Артем заправил вторую керосиновую лампу: на дворе уже совсем стемнело. От неяркого, плоского язычка пламени все предметы в комнате словно подернулись легким желтоватым туманом. Неподалеку от меня стоила этажерка с книгами и какими-то вещами, а на ее верхней полке я увидел фотографию молодого большеглазого человека с открытым, мужественным лицом. Я чуть привстал, чтобы лучше разглядеть черты незнакомца. Артем заметил мое движение и кашлянул. Я поймал его взгляд: он был также устремлен на эту фотографию. И, может быть, для того, чтобы отвлечь меня от этого снимка и избежать расспросов, Артем поспешно закурил, а затем протянул кисет и мне.

— Выручайте нас, Артем Михайлович, — сказал я, поблагодарив старика. — Подскажите, как найти партизан.

— Так их и искать нечего… — он погасил спичку. — Вчерашней ночью по шляху проехали. Много. И пешие, и вершники, и на санях танки везли.

Я рассмеялся.

— Ей-богу, не брешу! — засмеялся и Артем, — Так люди говорили, кажут, сани велики, а на них танки брезентом накрытые. Во как!

— Вы, конечно, знаете, как попасть к ним? — спросил я.

— Люди скажут, — неопределенно ответил Артем, прищурившись.

— Артем Михайлович, далеко ли до них? Отвезите нас к ним, помогите!

Артем задумался:

— Хлопцы вы добрые, только… Каратели появились: в Барановке людей постреляли, на дорогах прохожих убивают…

— Вот потому-то, Артем Михайлович, и просим. На подводе удобнее, — возьмем пилу, топоры, будто по дрова едем, — уговаривал я старика.

— Так-то оно так, — тянул он, — да ведь нарвемся на карателей, а у вас в карманах тяжелым чем-то постукивает. Вот в чем дело, — он поглядел на меня и, отведя взгляд, начал чесать свой затылок.

— Ну, это не так уж худо, — буркнул молчавший до этого Николай. — Нарвутся — взорвутся!

— Вот это любо! — с жаром произнес Артем. — У меня Петро такой же! — и осекся. Я заметил, что взгляд его при этом скользнул по фотографии, стоявшей на этажерке.

Никифоровна, укоризненно покачав головой, погрозила мужу пальцем.

— И чего ты, старый, раскудахтался!..

Она поставила на стол подогретый борщ, нарезанное кусочками сало. Смутившийся на минуту Артем крякнул и махнул рукой.

— Да чего уж таиться! Гулять так гулять! Бей, баба, в борщ целое яйцо. Ставь горилку!

Никифоровна достала из-под припечка бутыль, наполненную желтоватой жидкостью, Артем налил стакан. Запах «бураковки» загулял по горнице.

— Гонят теперь люди бураковую вовсю, а кабанов поприрезали — хай ему черт, а не сахар и сало, — ругала Никифоровна захватчиков, — кушайте на здоровье, гости.

Когда все уселись за стол, Артем протянул мне стакан:

— Начнем со старших!

— Старший здесь вы, Артем Михайлович, — деликатно заметил я.

Артем рассмеялся:

— Я только унтер, да и то старорежимной армии, а вот вам пора уже и открыться!.. На то дело, что подбиваете меня, старого, я запросто не пойду. Какой чин имеете?

Николай одобрительно осклабился: старик явно был ему по сердцу. Потом, пристально глядя на меня, он степенно выговорил:

— Михайло Иваныч, если судить по чину, — капитан.

— Что я, Никифоровна, говорил? Старого солдата не проведешь! — торжествуя, проговорил Артем. — Выпьемте, товарищ капитан и товарищ сержант, за наших военных и… не сомневайтесь: до партизан доставлю. Петро мой давно там!

Баранников даже подскочил:

— Значит, партизаном?

— А как же?

Николай выпил и с чувством, глубоко вздохнув, произнес:

— Ух, и на хороших людей мы угодили!

Он обхватил сухую голову Артема и крепко поцеловал его в губы.

Дородная Никифоровна и Аня смеялись, глядя на изрядно захмелевшего Баранникова.

Утром чуть свет мы трое пересекли Севский шлях и глухими, еле заметными дорожками поехали через пустынное поле. Ехали долго. Курилась и шуршала поземка.

Артем вез нас в Хомутовский район Курской области. К полудню среди березовой рощи, одетой инеем, показались два ряда домиков поселка имени Крупской.

От крайнего двора отделился человек в синей милицейской шинели и, вскинув винтовку на руку, приказал остановиться.

Артем натянул вожжи. Из дома выбежал другой человек, крикнувший на ходу часовому:

— Пропускай, Козин, — то ж батько! С кем это вы, батя?

— С пополнением, — строго ответил Артем. — Веди нас, Петро, прямо до Фомича.

Часовой, в котором легко угадывался сержант-кадровик, отступил, сделав шаг в сторону, и, не спуская с меня и Николая серых пытливых глаз, держал оружие в боевой готовности.

Петро ощупывал нас насмешливыми светло-карими глазами, которые он щурил так же, как и отец, и говорил по-украински:

— А зброю, хлопци, у меня оставьте… Якщо…

Я вынул из-за борта шубы гранату. Петро тут же извлек детонатор и потребовал вывернуть карманы.

— Як ни верим, а давайте проверим, хлопцы!

Пришлось отдать и пистолет. Баранников также нехотя разоружился, вытаскивая из-за пояса металлические «бутылки».

Артем только посмеивался.

— С запасом мои хлопцы, справные, — говорил он сыну.

Разоружив нас, Петро сказал:

— Коняку, батя, у меня покинешь, а с хлопцами — вон в хату пид бляхою.

Втроем мы направились вдоль улицы. Поселок был невелик: десятка два изб, выходящих задами к лесу. Место глухое, кругом снег.

Только тут Артем объявил нам, что Фомич — это не кто иной, как товарищ Куманёк Порфирий Фомич, бывший прокурор, а теперь секретарь подпольного райкома.

— А мой Петро, — добавил он не без гордости, — тоже партейный.

Мы вошли в переднюю комнату, где сидело несколько вооруженных людей. Артем каждого назвал по имени, подал руку. О нас доложили, Артема позвали в светлицу. Вскоре он вернулся, пригласив меня войти.

В просторной комнате за маленьким, накрытым вязаной скатертью столом сидели двое в военном, бритые, при портупеях.

Один был лет тридцати, коренастый, плотный, с овальным, немного бледным лицом. Над угловатым, почти квадратным лбом стоял густой ежик темных волос. Некрупное сухощавое лицо другого было ясно и открыто. Взгляд голубых глаз спокоен.

— Секретарь райкома, — густым баритоном произнес коренастый. — Просим, товарищ капитан, садиться.

Уголки его припухших губ чуть дрогнули, большие глаза потеплели. Другой придвинул стул и звучным тенором, нараспев, будто отвечая кому-то по телефону, выговорил:

— Анисименко, командир отряда.

Он подкупающе улыбнулся, блеснул плотным рядом зубов, на высоком лбу ласточкой взлетели брови.

Я сел у стола. Выдержав паузу, Фомич осторожно спросил:

— Член партии?

— Да, коммунист.

— Вступали в армии? Партстаж?

— На Урале. С 1928 года.

— Очень хорошо. Партбилет с вами?

— Сдан в политотдел. На хранение.