Михаил Наумов - Хинельские походы

— Вы, хлопцы, кушайте, да брехунов не слушайте, их тут, краснобаев, богато. Вси — ударники мягкого металлу: кто по хлибу, кто по салу. Не отставайте од мене. Добре мы знаем, як вам приходилось, сами горе половником хлебали.

Фисюн ведал при отряде хозчастью. Во дворе стояли две накрытые брезентом фуры. Это были большие дощатые ящики, приспособленные для перевозки зерна, обычно называемые в колхозах бестарками. Теперь бестарки, укрепленные на дубовых подсанках, были заполнены сухарями и салом.

— Смотри, Коля, — сказал я Баранникову после обеда, — это вот, наверное, и есть те танки, о которых говорил нам Артем!

Вокруг «танков» мирно стояли кони, пережевывая овес и сено.

— Хо! Михаил Иваныч, — воскликнул Баранников, — меня ездовым к этим «танкам» определили. Это вам не то что волком бродить по степи! Теперь зададим жару непрошенным!

— Поздравляю, Коля! От всей души!.. Теперь нас не уничтожить: мы вместе с народом.

— Да уж народ что надо! Теперь ничто не страшно!

Короткий день потухал, когда весь отряд, разместившийся на семи подводах, оставил поселок имени Крупской, взяв направление на запад — к неведомой мне Хинели.

Сначала ехали малонаезженными дорогами, по-видимому, сбивались с пути. Дул холодный ветер, мела и крутилась поземка. Мы курили самосад, дымя в рукав, Лесненко правил лошадью и рассказывал:

— Да, тяжелое было время… Сначала нас, подпольщиков из Червонного района, насчитывалось человек сорок. Руководил нами Копа Василий Федорович — секретарь подпольного райкома и член обкома партии. Сразу же, как пришли немцы, все мы ушли в леса… Пока еще было тепло, жили в землянках, поддерживали связь между группами через посыльных. Потом стало невмоготу. В районе появились эсэсовцы, начали нас вылавливать. Пришлось разбиться на мелкие группы и жить так: днем — в лесу, ночью — на квартирах. Многие заболели, некоторые попали в засаду. Нашлись и маловеры — подались на восток, чтоб перейти линию фронта, а трое или четверо, так те даже, — Лесненко презрительно отмахнулся и зло сплюнул, — эти штампом немецкого коменданта партбилеты перепачкали!..

До самой Хинели Лесненко посвящал меня в предысторию организации Эсманского отряда, говорил о том насыщенном труднейшими испытаниями времени, когда еще только нащупывались новые действенные формы и методы борьбы, цементировалась живая сила отряда, когда партизанская война находилась в периоде зарождения.

Ветер крепчал. Мы сошли с саней и, чтобы согреться, долго шагали за подводой.

Лесненко неторопливо продолжал рассказывать. Он говорил ровным, спокойным голосом, как человек, который свыкся со всем трудным и необычным, чем богата партизанская жизнь, и, слушая его, я мысленно представлял себе испытания, которые пережили эсманские коммунисты-подпольщики.

От Дегтярева и Фисюна я уже знал, что после двухмесячной подпольной деятельности партийная организация потеряла двух своих руководителей.

Пережив провалы конспиративных квартир, подпольщики вынуждены были уйти из сел, расстаться со знакомыми и родственниками.

В Крупецком лесу, близ села Комаровки, они постепенно соединились в одну группу и там узнали, то в живых осталось лишь десять человек…

Но и из этого десятка вскоре погиб секретарь райкома Копа.

Презирая страх и желая подать пример своему маленькому отряду, он поехал в разведку в сопровождении одного из своих товарищей. В селе Уланово Копа внезапно натолкнулся на отряд немцев. Началась погоня. Сидя в санях, Копа мчался вдоль села. Резвый конь, напуганный выстрелами, не чуял под собою ног…

Свистел ветер, свистели пули… Копа отстреливался до тех пор, пока дорога круто не свернула в сторону. Резким разворотом саней его вышибло в канаву. Умчалась в поле подвода. Секретарь райкома остался один. Малодушный его товарищ, не оглядываясь, нахлестывал мчавшегося вихрем скакуна…

Копа скинул с себя тулуп, расстелил его на снегу, лег и начал в упор расстреливать приближавшихся гитлеровцев. Но силы были неравны. Не хватило у секретаря райкома патронов, и его зверски растерзали гитлеровцы.

Оставшиеся девять подпольщиков решили перейти из Крупецких лесов, что на юге Червонного района, на север, ближе к Хинельским лесам, к селу Барановке. (Руководил подпольщиками уже Федор Филиппович Бондаренко.) Целый день они шли вдоль кривых опушек перелесков, пробираясь к большой дороге. В сумерках благополучно перешли Севско-Глуховский шлях, затем еще долго брели по косогорам, нащупывая засыпанные стежки и межевые дороги.

Ночь сгущалась, начался снегопад. Шли ощупью, теряя терпенье и силы. К полуночи выбрались на Барановский шлях и зашагали бодрее. Осталось спуститься с горы, перейти длинную греблю через незамерзающее болото, а там и Барановка — надежное село.

Теплые хаты и горячий ужин мерещились изголодавшимся, озябшим партизанам.

Вот и гребля. Ветер свищет, рвет, больно сечет по лицу; все идут наугад, нащупывая ногами неровный настил моста. Передние вдруг натыкаются на что-то живое.

— Фу ты, лошади!..

Кони захрапели и резко осадили назад. Густой пропитой голос рявкнул из тьмы:

— Кто там прется?

— А вы кто? — отозвался Анисименко, наскочив на переднюю повозку. Было слышно, как защелкали затворы винтовок. Партизаны насторожились. Каждый подумал, не натолкнулись ли на тех, что рыщут по всему району за ними, подпольщиками…

— Идите сюда, разберемся! — послышался из темноты хриплый голос.

— Нет, идите к нам сами, — отвечал Анисименко.

Послышался приглушенный говор. До партизан долетели лишь обрывки фразы:

— А я кажу — воны… по голосу добре знаю…

Прикрываясь лошадьми, партизаны неуверенно топтались на гребле. На повозках началась какая-то возня. Стало жутко, хотелось скорее броситься назад или прыгнуть в покрытое наледью болото.

— Надо бы залечь… — осторожно подсказал Терентий Дегтярев, пулеметчик группы.

А от повозки уже более решительно и властно гаркнули:

— Эй, вы! Давай сюда одного, не то из пулемета двинем!

— Ложитесь все! — вполголоса скомандовал Анисименко, а сам, стоя во весь рост, закричал: — Если вы — партизаны, идите к нам, а если — полиция, то мы — партизанский отряд! Будем бой вести с вами!..

Последние слова его потонули в грянувших выстрелах. Густая темень озарилась вспышками. Пулемет Терентия полыхнул длинным пламенем. Вслед за ним грохнули из винтовок остальные партизаны. Загорелась перестрелка, торопливая и жаркая. Обе стороны били в упор, по пламенеющим вспышкам.

— Гранатами их, сволочей, гранатами! — кричал директор Эсманской школы Забелин.

И сразу, покрывая ружейно-пулеметную стрельбу, ухнул взрыв брошенной им гранаты.