Михаил Наумов - Хинельские походы

Участники совещания бросились к двери, к окнам, опрокидывая столы и стулья. А взрывы все гремели, руша дома и сосны.

Черное облако вскоре закрыло всю центральную часть лесокомбината, где находился штаб Гудзенко.

Неистово завывая, в воздухе носились юнкерсы — немецкие пикирующие бомбардировщики.

Убегая из помещения, каждый думал: не означает ли этот налет начало наземного наступления?

Командиры спешили к своим отрядам.

Разбомбив центральную часть лесокомбината, самолеты снизились над лесом и начали обстреливать поселок из пулеметов. Весь их огонь опять был сосредоточен на помещении штаба Гудзенко. Этот дом выделялся тем, что рядом с ним громоздились большие штабеля готовой продукция лесокомбината — дубовый паркет и доски.

Партизаны, укрываясь от пуль противника за стволами деревьев, стреляли по снижающимся самолетам из винтовок и автоматов. Выпустил и я десятка два пуль из своей десятизарядки.

Через час юнкерсы снова налетели и начали бомбить поселок у винокуренного завода и село Хинель. Прямым попаданием бомбы был разгромлен наш госпиталь, находившийся в стороне от поселка. Фашисты показали этим, что для них никаких международных запретов по отношению к раненым не существует. К счастью, раненые не пострадали: после первого налета на лесокомбинат медперсонал перенес их в глубь леса. Было ясно, что противник знает о нас все: он сбрасывал бомбы на помещение штаба Гудзенко, где был назначен наш совет, и на другие центральные здания. Но немцам не повезло. Объявив в предписаниях о сборе совета у Гудзенко, мы в целях конспирации решили провести совещание в конторе заводоуправления на окраине лесокомбината.

После второго налета я осмотрел поселок. Большинство домов на лесокомбинате и на винокуренном заводе было разрушено. Многие жители остались без крова. Враг уничтожил хлебопекарню, водокачку, электростанцию, механические мастерские и кузницу.

Возле разрушенной хлебопекарни я встретил Фисюна.

— Каково, товарищ Фисюн? — спросил я его.

— Ну, товарищ капитан, когда уж они, паразы, самолеты против партизан применяют, то тут ничего не зробишь, — виновато ответил Фисюн. — Зенитных средств у нас нету!

— Дело не только в самолетах, батя, а еще и в том, что мы разведаны противником! Он готовил удар свой не просто по нашей силе, а по голове!

— И в первую очередь по моей седой да горячей, — сокрушенно признался Фисюн. — Теперь кибитую, что и лесопилку не удержим.

Однако общего наступления гитлеровцы не предприняли, и это еще раз указывало на то, что бомбовый удар был рассчитан на уничтожение руководящего состава партизан.

— Нужно уходить, Михаил Иванович. Как вы думаете? — спросил Фомич, когда самолеты скрылись.

— И немедля, Фомич!

— Тогда собирайте командиров к вечеру, будем решать этот вопрос по-деловому. По всему видно, что немцы не оставят тут нас в покое.

Вечернее совещание было коротким. Всем стало ясно, что дивизии врага готовы к решительному штурму наших позиций.

Еще до совещаний мы с капитаном Гудзенко разработали детальный план вывода отряда к Брянскому лесу. Ввиду того, что общая численность партизан к этому времени достигла внушительной цифры, было решено отводить отряды двумя колоннами. Первым должен был отойти отряд Покровского, за ним — отряд Гудзенко, далее — вторая группа Эсманского отряда со штабом, Хомутовский и Ямпольский отряды. Все по маршруту: Подлесные Новоселки — Светово — на север к Суземке.

Вторую колонну составляли отряды Ковпака, Севский и третья группа эсманцев. Они должны были выступить через село Подывотье и далее по усмотрению Ковпака. Такой порядок был принят потому, что Ковпак вынужден был ожидать подхода своей разведки, оставшейся в районе Путивля и пробиравшейся теперь сквозь боевые порядки наступавшего на нас противника. Хохлов, не будучи готовым к выступлению из-за обозов, также должен был задержаться. Он прятал лишнее оружие и боеприпасы под кучами хвороста, в снегу, в лесных колодцах, на дне речки Ивотки. Третью группу эсманцев мы решили оставить для связи с Ковпаком.

Без прений и споров мы приняли этот план. Началась подготовка к выступлению. На все сборы оставалось не более четырех часов.

Было уже темно, когда, разослав по отрядам приказ, я вышел из помещения штаба. По всему лесокомбинату пылали костры, их жгли для того, чтобы осветить квартиры и склады. Улицу запрудили обозы, развернутые ездовыми и хозяйственниками в разные стороны. То и дело раздавались крики и ругань ездовых, требовавших освободить дорогу. Мальчишки, толпившиеся у костров, подбрасывали в огонь паркет и доски.

Из квартир выносили чемоданы, из складов — мешки с продуктами, патронные ящики. Женщины плакали, они просили дать им место на возу для узла или корзинки с домашним скарбом. Всюду стучали, пилили, что-то ломая и сколачивая. Со стороны винокуренного завода, с Хинели, от Демьяновки и Марчихиной Буды шли напролом, оглашая воздух свистом и гиканьем, песнями и смехом, конные и пешие партизаны. С ними шли и местные жители. Весь Хинельский лес в этот вечер, казалось, пришел в движение и был наполнен говором, конским ржанием, стуком топоров и еще чем-то, вызывающим одновременно и жалость и тревогу.

Настала пора трогаться в путь и первой группе эсманцев. Согласно принятому плану маневра она являлась арьергардным отрядом колонны и покидала лесокомбинат последней. Придя в расположение группы, я узнал, что Фисюн распорядился загрузить почти все подводы мукой и овсом.

Петро Гусаков, ведавший хозяйством группы, чуть не плача, жаловался на Фисюна и говорил, что из-за муки и крупы он не знает, куда погрузить снаряды.

— Чем же стрелять будем? — спросил я Фисюна. — Не горохом ли?

Обоз группы мог поднять почти все три тысячи снарядов, но из-за продфуража была погружена лишь одна тысяча.

Пришлось спорить, что нужнее — крупа или снаряды. Фисюн заявил, что там с хлебом туго, что в Брянских лесах моя группа не получит хлеба, если не перевезет трехсот мешков с мукою. Он положительно не хотел признавать ни снарядов, ни пушек, — «воювалы и без гармат у Брянских лесах в гражданську!»

После долгих препирательств мы пошли на компромисс: он приказал навалить на обозы второй и третьей группы по нескольку ящиков со снарядами, а я на каждую подводу с боеприпасами согласился взять по два мешка муки и по мешку овса. Передав часть снарядов Гудзенко — он смог взять лишь несколько сот, — мы разбросали остатки по снегу.

К середине ночи все было готово к походу.

В последний час к нам прибыла племянница Артема Гусакова — Ганна. Она бежала от карателей, всю дорогу несла на руках ребенка, завернутого в летний платок. Ребенок простудился и от крупозного воспаления легких умер в Барановке. Ганне осталось одно — спастись от преследования в отряде. Вместе с Ниной Белецкой она поступила в распоряжение Петра, который определил им место, для начала, при пулеметном расчете.