Михаил Наумов - Хинельские походы

— Семнадцать возов с убитыми немцами, — сказал приезжий. — Ночью вывезут остальных.

Вечером прибыла в Тарлопово группа вооруженных людей — разведка Ковпака. Разведчики доложили, что ковпаковцы половину дня провели в боях за Хинель и Хвощевку, после чего отошли на северную опушку Хинельского леса, в село Подывотье. Зная, что кольцо окружения восточнее Середино-Буды замкнулось, Ковпак повел вторую колонну партизан в обход Середино-Буды с запада и по бездорожью ушел на север.

Мы немедленно снялись и двинулись на соединение с главными силами своей колонны.

Из Тарлопова мы прибыли на южную опушку Брянского леса, в Суземку, где еще накануне остановились отряды первой колонны.

Районный центр Орловской области, Суземка — большое село, с лесопильными заводами, узловая железнодорожная станция. Но рельсов мы не увидели — скрытые под снегом, они только угадывались по искалеченным телеграфно-телефонным линиям. Расщепленные, изломанные, обвешанные клубками спутанных проводов телеграфные столбы уходили в лес неровной, поредевшей цепью, словно раненые солдаты.

Прямо на переезде стояли два немецких танка с пробитой броней. Башни опрокинуты, пушечные стволы разорваны и задраны кверху.

Шумная, веселая в прошлом Московско-Киевская магистраль была мертва и недоступна для оккупантов. Эта магистраль затерялась в огромном массиве Брянского леса, который, подобно зеленому морю, разлился на площади в миллион гектаров.

Начинаясь вблизи городка Гремяча, Черниговской области, сплошные, местами дремучие леса простираются к северо-востоку на две сотни километров и подступают вплотную к городу Брянску. Но и за Брянском, к северу и к востоку тянутся леса, — можно пройти по ним до Смоленска, до Вязьмы, к Сухиничам. Эти огромные лесные массивы с первых же дней оккупации стали домом и пристанищем партизанских групп и отрядов. Юго-западная часть этого лесного края, заключенная в треугольник Гремяч — Суземка — Трубчевск и ограниченная реками Десной и Неруссой, стала основной базой для сумских партизан.

В Суземке прямые, просторные улицы с деревянными чистенькими домиками под тесом. Перед фасадами — уютные палисадники, с кустами черемухи и сирени. В окнах многих домов алеет герань, стоят фикусы.

Недолго держались тут оккупанты — на пороге Брянского леса. Еще в декабре их вышвырнули из Суземки партизаны. Трубчевский гебитскомиссар вынужден был безнадежно махнуть рукой на восставший Суземский район, имевший в своем тылу необъятные лесные дебри, руководимый подпольным партийным комитетом и управляемый самообороной.

Наш приход принес в Суземку тревогу. Все знали, что за нами идут карательные войска, что Суземка может в ближайшее время стать местом ожесточенных схваток.

Суземские коммунисты призывали население к оружию, самооборона каждого села должна была обратиться в отряд или другое боевое подразделение.

В доме, где я остановился, полным ходом шли сборы. Посреди комнаты стояли распакованный ящик с гранатами и кованый, потемневший от времени семейный сундук. Возле ящика работал подросток, он распаковывал и свинчивал ручные гранаты, складывая их на подоконнике; у сундука хлопотала хозяйка. Обложив стенки сундука пергаментной упаковкой из-под гранат, она укладывала в него пожитки. Дочь и невестка копали на огороде яму, чтобы схоронить там домашний скарб. Хозяин, рослый, с военной выправкой старик, стоял возле окна и придирчиво оглядывал вычищенную винтовку.

— Грязно, — укоризненно сказал он подростку, — протри еще раз. Да с керосинчиком — в стволе ржавчина.

Передав винтовку внуку, хозяин угрюмо поглядел на меня и вместо приветствия спросил:

— «Гости» идут, что ли?

— Идут, папаша. Хинельские леса заняли, большой силой…

— Вот оно как… Знать, туго пришлось вам на Украине?

Я рассказал о боях в Хинели.

— Слыхал, слыхал, — закивал хозяин, — а нашего леса не возьмут. Не пустим, — решительно объявил он, — Так было и в восемнадцатом… В те годы наши места тоже украинцев выручали. Выручим и теперь…

Обходя улицу, на которой расположился мой отряд, я видел в каждом дворе ту же картину: суземцы не тешили себя мирными настроениями и организованно готовились защищаться. Каждая улица представляла собою взвод, в целом Суземка — большой отряд. Райком и главный штаб самообороны находились в глубине леса, там же сосредоточилась и военная техника — пушки, 152-миллиметровые гаубицы, несколько броневиков и даже танк, восстановленный и отремонтированный местными слесарями-железнодорожниками и рабочими МТС.

Надвигавшаяся опасность привела все эти силы в движение. Суземская «республика» объявила осадное положение, ощетинилась, готовясь к встрече карателей, надвигавшихся с юга грозовой тучей.

В половине дня мы оставили Суземку, уходя в глубь леса, где должны были привести свои разрозненные силы в порядок, устроить тыловые базы, подлечить раненых.

Сразу же от села начинался сосновый бор. Свернув с большой дороги в сторону, обоз втянулся в дремучую чащобу ельника. Узкая, еле наезженная дорога змеей уходила в хвойную темно-зеленую глушь. Зимний путь проходил по рыхлому снегу. С обеих сторон его обступили высокие деревья. Могучие смолистые разлапины ветвей, обремененные грудами снега, гнулись вниз, к дороге, и казалось, вот-вот обрушат на наши головы тонны снега, придавят людей и коней сыпучим обвалом. Скованный зимним сном, лес хранил в своей глубине таинственную тишину и холод. Только вверху, куда устремлены конусы вершин, виднелась синеватая полоса неба да ярко горели и искрились на солнце самые верхние ветви. Словно былинный богатырь, Брянский лес дремал, набираясь сил, и всё в нем дышало спокойствием и могуществом. И это спокойствие передалось и нам, хинельским партизанам, впервые пришедшим сюда, чтобы найти здесь защиту и помощь. Молча двигалась наша колонна по лесной дороге, и каждый думал:

«Вот он, наш форт!»

«Крепость наша!»

«Наш родной дом!»

Хотелось взорвать эту таежную тишину, разбудить заснувшего исполина, наполнить шумом борьбы и громом сражений эти притаившиеся дебри. Я крикнул гармонисту Федьке — лихому саратовцу:

— Эй, чубатый, начинай саратовскую!

Дрогнула испуганно тишина, заговорили, понеслись звонкие, рыдающие переборы трехрядки, и вся колонна запела о Жигулях, о родимой Волге:

Песня гулко разносилась по лесу, и он слушал ее, как сигнальную фанфару, подымающую в поход войско…

Путь Эсманского отряда из Хинели закончился в деревне Герасимовке. Это была небольшая, в сто тридцать дворов, с бедными, маленькими избами деревня на реке Колодезь, вблизи того места, где сливается Нерусса с Севом, в двадцати километрах от Суземки. Лес обступил Герасимовку со всех сторон. Густой ельник, непролазная поросль осинника и ольхи свидетельствовали о том, что деревня стоит на болоте.