Михаил Наумов - Хинельские походы

К первому мая до Неруссы протянулись их сильно укрепленные позиции.

На фронте немногим более полусотни километров окопались две дивизии отборных венгерско-фашистских войск. Каждая дивизия построила тщательную и прочную оборону, способную устоять не только против партизан. По крайней мере, на прорыв такой обороны в фронтовых условиях обычно бросают армейские корпуса, усиленные авиацией, артиллерией и другими родами войск.

Партизаны гордились. Столь пристальное к ним внимание десятков тысяч солдат и офицеров с генералами, со всей военной техникой давало партизанам повод считать себя грозной для противника силой.

Конечно, противник знал, что мы не собираемся взламывать его оборону силою корпусов, да у нас их и не было и не могло быть. Венгерская армия строила оборону для другой цели. Теперь, когда на сравнительно небольшом плацдарме собрались все сумские партизаны, противник получил возможность блокировать партизанский край с плотностью, не допускающей выхода на юг.

При этом предполагалось, что, охваченные с севера и с запада Десной, а с востока Неруссой и запертые с юга войсками, партизанские отряды лишатся продовольственной базы, потеряют возможность пополняться людьми и тем самым будут обречены на верную гибель.

Этот стратегический замысел противника стал еще более ясен через два месяца, когда гитлеровское командование убедилось в том, что для изоляции Брянских лесов от Сумщины двух дивизий недостаточно.

В июле 1942 года была прислана в район Брянского леса еще одна дивизия — 108-я.

Командир 8-го армейского корпуса, развернув все свои силы перед Брянским лесам на фронте в сто пятьдесят километров, «воткнул флажок своего штаба» в районный центр Локоть и не снимал его с этого места более двух лет.

Флажок 8-го армейского корпуса над Локтем обозначен на всех немецких оперативных картах. Шли сражения на Брянском фронте, истекали кровью и гибли фашистские армии под Сталинградом, рушился немецкий фронт на Курской дуге, но, несмотря на это, ставка Гитлера так и не решалась передвинуть флажок 8-го корпуса на другой участок фронта. Гитлер боялся разлива народной мести на юг, на Украину, к главным его коммуникациям и районам снабжения, и соединения брянских партизан с многомиллионным населением, с народом.

Вскоре после войны, изучая немецкие оперативные карты, наши военные историки задумались над тем, почему целый армейский корпус за годы войны ни разу не был введен в дело, не участвовал в боях ни на одном фронте. Чем он был занят? Был ли он в составе стратегического резерва самого Гитлера или это был, так сказать, «ложный объект», изображавший целый пехотный корпус? Для историков это оставалось загадкой лишь до тех пор, пока они не обратились к изучению партизанской войны в Брянском крае.

И сразу стало ясно, почему Гитлер так оберегал этот «резерв».

Оказалось, что генерал Паб, командующий 8-м корпусом, уподобился тому охотнику, который кричал своему коллеге:

— Иван! Я поймал медведя!

— Так веди ж его сюда!

— Да он меня не пускает!

Поймав «медведя» в Брянском лесу, 8-й корпус не мог от него оторваться целых два года!

Выполняя задуманный план борьбы с партизанами гитлеровцы прежде всего заняли все крупные и мелкие сёла вдоль шляха Новгород-Северский — Севск — Локоть. Затем в каждом селе они расположили артиллерийские или минометные батареи, построили дзоты. Все каменные постройки усиливались кирпичной кладкой, мешками с песком и соединялись между собой подземными ходами сообщения. Словом, венгерские фашисты всерьез и надолго затягивали вокруг Брянских лесов стальную петлю блокады, но наступать на леса не решались.

Ежедневно к нам доносились раскаты артиллерийской дуэли между орловскими партизанами и гитлеровскими батареями. Иногда противник обстреливал нас в селе Улица, но снаряды и мины ложились не точно.

Поглощенные заботами блокирования лесов и получив от сумских партизан ряд серьезных ударов в Жихове, в Пигаревке, в Чернатском, под Старой Гутой и в Суземском районе, скованные распутицей, гитлеровцы некоторое время нашу заставу не беспокоили, если не считать огня тяжелых минометов, который они периодически открывали по нашему селу.

Однажды, когда ковпаковцы и ворошиловцы громили противника в Чернатском, отряд немцев из Середино-Буды пытался отрезать их от леса. В это время в хуторе Хлебороб стоял в боевом карауле первый взвод моей группы. Я дал указание открыть по немцам огонь из станковых пулеметов и для усиления выдвинул на хутор две пушки. Но пушкам поработать не пришлось, так как немцы вовремя убрались, оставив убитых и раненых.

Весна, начавшаяся яркими и теплыми днями в начале апреля, во второй половине месяца потускнела: дни стояли серые, мокрые, туманные.

Из Герасимовки иногда приходила почта: двое конных партизан доставляли нам сводку Информбюро, принятую в лесу через радиоприемник Сабурова и размноженную от руки. На фронтах в то время существенных изменений не было. Сообщалось о действиях белорусских партизан да приводились показания пленных немецких офицеров и ефрейторов.

— Всё ефрейторы да ефрейторы, а когда же заговорят немецкие генералы? — так рассуждала в те дни нетерпеливая молодежь и чаще других Анащенков или Коршок.

— А ты ждать научись, — поучал Дегтярев, — вот нажмут снова наши — непременно будут пленные генералы. Фашистским генералам, сами понимаете, нет расчета избегать плена, когда туго приходится… Это во-первых, ну, а что касается ефрейторов, тут вы опять не подумали. Вот придем в Берлин да потребуем показаний от одного ефрейтора… будет неплохо!

Терентий прищурил черный смеющийся глаз, глядя на Анащенкова:

— От Гитлера! — воскликнул тот, улыбаясь.

— От него. Что скажешь тогда о показаниях ефрейтора?

— Дойти бы только, — вздохнул Коршок.

— Дойдем, хлопцы. Обязательно там будем! — взволнованно сказал комиссар. Помолчав немного, добавил:

— Может быть, и не все, но дойдем и победим!.. Наше дело правое, и победа будет за нами!

И всегда в те дни после чтения сводки Совинформбюро завязывался разговор о том, что будет этой весной и летом, когда наши перейдут в наступление. И когда исчерпывались самые смелые предположения относительно разгрома гитлеровцев, только тогда вновь обращались с вопросом к вестовым:

— Ну, что там в Герасимовке? — спрашивали партизаны, словно застава была глухой провинцией, а Герасимовка — столицей.

— Фомич все по большим штабам ездит, а остальные бражничают, — сообщили вестовые. — Что еще в такую погоду делать! А Тхориков на дуэли на пистолетах с одним партизаном дрался из-за девчонки. Было ему в райкоме.

— А из Хинели что слышно?