Михаил Наумов - Хинельские походы

— Чтобы не допустить потерь зерна при обмолоте, — говорил Линдер, — надо свезти все снопы из нескольких сёл на тока́, где будут установлены молотильные агрегаты, доставленные из Германии. Там, под охраной солдат, будет произведен обмолот всего урожая хлеба.

Далее Линдер напомнил старостам, что они ответственны и за выполнение плана вербовки рабочей силы в Германию:

— Всех юношей и девушек нужно отправить в первую очередь! Наряду с этим старосты должны помнить о том, что от каждой коровы надо взять не менее девятисот литров молока. Кто не сдаст этого количества, у того следует отобрать корову и передать ее мясокомбинату.

Линдер выразил надежду, что ему удастся собрать в каждом районе не менее миллиона пудов зерна.

— В этом случае, — заявил он, — господа бургомистры и старосты будут на высоте занимаемого положения!

Местные партизаны, побывав дома, узнали, что немецкие власти пустили в народе слух, будто брянские партизаны поголовно истреблены, а Брянский лес полностью выжжен.

Очень небольшую группу партизан нашли мы в Хинельском лесу. Десятка три людей, потерявших свои дома и всех родных и близких, составили ядро нового Севского отряда. Командиром его был Коновалов — молодой человек из села Подывотья. В отряд входили старики, подростки и даже женщины с малолетними детьми. Они свободно общались с населением окрестных сёл, и благодаря этому противник не раз выслеживал партизан и часто нападал на лагерь. Этот слабый отряд нуждался в нашей помощи, но в свою очередь он и нам мог оказать поддержку, мы договорились с Коноваловым о взаимодействии, — севцы взяли на себя разведку направлений на Севск и Середино-Буду, я же обеспечивал направления на Ямполь, Глухов и Хомутовку.

В закрепление нашей боевой дружбы и чтобы отвадить полицаев и мадьяр от леса, мы провели с Коноваловым отчаянный налет на венгерский гарнизон в селе Грудском, под городом Середино-Будой. На рассвете внезапно и решительно атаковали мы мадьяр. Будучи в тылу осадной армии, они преспокойно спали в занятом ими селе, офицеры и солдаты не успели даже одеться. В одном белье выскакивали они из домов и падали, сраженные партизанской пулей.

Мы захватили богатые трофеи: обувь, шинели, пятнистые плащ-палатки, рыжие ранцы. Но из Середино-Буды подоспели на бронемашинах немцы. Искусно пользуясь складками местности, они пытались задержать наши отряды. До леса оставалось пятнадцать километров. Пришлось поспешно отходить назад. Севцы потеряли трех убитыми, станковый пулемет, под которым была убита лошадь; артиллерист Хритин попал под колеса пушки, ранили начштаба севцев, подо мной мина разорвала коня…

Собрав своих людей в селе Саранчино, в трех километрах от леса, и отразив еще один натиск броневиков, я увел людей в лес. День уже кончался.

Усталые партизаны расположились на небольшой поляне. После ужина я и Анисименко вышли на проверку постов. В лесу было темно. Затухающие костры перемигивались с сияющими на небе звездами. Продвигаясь ощупью, мы подошли к третьему взводу. В отделении Богданова еще не спали. Кто-то тихим голосом говорил:

— Мадьяры и полицаи в картофеле да в жите попрятались, а севский разведчик принял их за наших. Крикнул им: «Идите сюда!» — а те зовут к себе. Тогда разведчик и говорит им: «Кладите оружие, и я положу винтовку. Сойдемся вместе и посмотрим, кто вы такие!..» Тут из-за хаты бросились на него четверо. Троих он прикончил, а четвертый в упор его пристрелил…

— Ай-ай! Зачем пароль не говорил! — покачал головой сержант Серганьян, недавно поступивший в отряд. — Почему не говорил «Хинель»? Зачем кладем винтовка? П-пачему сойдемся?.. Зачем посмотрим? Ай-ай! Не так надо было!

— Не обучен парень, — пояснил Серганьяну пулеметчик Яковлев.

— А Хритин-то, — вмешался в разговор боец Антонов, — вот здоровяк! Гляжу, пушка скачет что мочи, а он наперерез ей. Вскочил и сорвался прямо под колеса… Так его и переехало, на полном скаку…

Я тихо подошел к крайнему костру первого взвода, состоящего преимущественно из местных, пустогородских парней. Вокруг костра полулежали Плехотин, братья Товкусы, Степановский, Лица других скрывала темнота. Говорил вполголоса старший Товкус, парень лет девятнадцати:

— Дома я побыл. Переоделся. День на огороде отсидел, тетку в город посылал, чтобы потом капитану за Глухов доложить… А ночью собрались сестры, две тетки. Выпили. Хорошо дома!.. Они по нас уже две панихиды отслужили. Спрашивают: «Может, вы там, в лесу, и хрущей всех поели?»

— А в Глухове что? — спросил Степановский.

— Там полицаи на весь базар трезвонят: «Немцы за реку Урал перешли, а Брянские леса спалены, все партизаны перебиты…»

— С нами тоже такое будет, — мрачно заметил Плехотин. — Отрядом мы тут не выстояли, а группой и думать нечего… Перебьют, как зайцев… Там одного, там другого…

— Вот и тетка говорила, — продолжал Товкус, — и что, говорит, сделаете вы с такой силой? Армия не удержала, а то вы… горсточка…

— Ну это уж ты теткину мораль нам не рассказывай! С немцем я не замирюсь! — возразил волжанин Прошкин.

— А что ты сделаешь? — осторожно спросил кто-то.

— А вот то, что и до сих пор делал! — с жаром заговорил Прошкин. — Никто не может победить русского человека! Пусть — три года, тридцать лет будет война, а Россия не покорится, И я не покорюсь, и отец мой — тоже! Вот так и буду с винтовкой ходить всю жизнь, в лесу сдохну, а не смирюсь!

— Ну, это, конечно, твое дело, — смущенно ответил Товкус в то время, как Плехотин поднялся и отошел в сторону.

— А твое дело где? Уж не пропуском ли немецким в Михайловский запасся?

— Разве я к этому! — обиделся Товкус. — Я рассказываю, о чем полицаи говорят.

— А вы не верьте! — сказал Анисименко, выходя из-за кустов. — Не верьте фашистской пропаганде! Наш фронт стоит под Орлом и Брянском, а не за Уралом. Немцев не хватит, чтоб покорить советских людей, завоевать наши республики. У них нет сил на то, чтобы справиться с нами, с партизанами!

Подсев к Яковлеву, Анисименко набил табаком трубку, раскурил ее.

— А теперь побалакаем об истории, — сказал он. — Вспомните, товарищи, сколько раз русские пруссаков бивали? А Наполеон? Ведь в Москве был, но Россию не взял…

В те дни мы сами толком не знали о положении на фронтах, о том, что делается на советской территории, в тылу нашей Красной Армии, на восточных и южных границах Советского Союза. Не знали убедительных фактов из действительности тех дней. Приходилось ссылаться на историю.

Заметив комиссара, к костру подошли бойцы из соседних подразделении. Анисименко говорил про гражданскую войну, о борьбе молодой Советской России с Антантой, с японскими и американскими интервентами. Он встал на колени и подбросил в костер хворосту. Отблески огня затрепетали на сосредоточенных лицах, скользнули по стволам деревьев, золотистые искры взвились, пробив а я нависшую над костром темень.