Эрик Леннрут - Великая роль. Король Густав III, играющий самого себя

Очевидно, что Густав III ощущал бойкот принцесс и дам-дворянок и пытался найти новый круг женского общества. Шрёдерхейм сплетничает: «Кажется, король теперь нашел интимное женское общество в лице графини Вреде (забыто все, что о ней говорилось, а коль скоро можно все позабыть…), графини Бунге, которая должна быть femme d’esprit [65] Умной женщиной. и любезной, но держит нос по ветру; баронессы Шернкруна, которая там подобна старой даме на веселых балах, фру-Седерстрем, которая столь любезна, словно сотворена из ребра Филластера, и… бесконечно обаятельной графини Нолькен».

Ларе фон Энгестрём, в собрании писем которого хранится этот документ, в качестве комментария сделал приведенное в предыдущей главе замечание о связи графини Вреде с Разумовским и Штадионом. Он продолжает: «Графиня Нолькен, урожденная Мантойффель, выглядела, как театральная королева — прямая, разряженная, чванная и скучная. Все они были обществом вынужденным, поскольку Короля предали его старые друзья». В сочельник король обескуражил королеву, явившись к ней без приглашения на обед с кронпринцем и двумя сопровождающими, а в первый день Нового года позволил Армфельту и Шрёдерхейму пригласить себя на обед в дом Бейлона в Ульриксдале, словно бы возрождая традицию. Вообще-то эти двое теперь принадлежали к внешнему кругу общения короля, между тем как «самое интимное общество» состояло из камер-юнкеров де Беше и Мёллерсвэрда, подполковника Муриана и корнета Шернблада. Думают, что эта компания «предается оргиям», пишет Шрёдерхейм, но сам он убежден в том, что это не так. Энгестрём комментирует, что четверо перечисленных «люди негодные и относятся к разряду плутишек». По-видимому, Густав III довольствовался свитой вместо обычного круга общения. Согласно Шрёдерхейму, теперь он всячески искал отношений с семьей Ферсенов, между тем как за несколько дней до рождества жестко сводил счеты с тремя старыми фаворитами — Мунком, Руутом и Армфельтом. Он будто бы «набросился на них с сильной руганью, лишил их всех заслуг, сказал им, чтобы возвращались в ту грязь, откуда явились, и заверил, что они не будут им управлять, чем им нравится щеголять; словом, пыл был горяч». Этот эпизод находит подтверждение в дневнике Анкарсвэрда и имел место будто бы в конце военного совета 11 декабря, после того как сам Анкарсвэрд уже ушел. Поводом к ссоре было «что-то, что я теперь позабыл», вероятно, безделица, но небезынтересно, что Густав ощущал потребность в отстаивании своей позиции по военным вопросам против этой троицы. По Анкарсвэрду, который был гораздо ближе к этому происшествию, нежели Шрёдерхёйм, ссора касалась Мунка и Армфельта, а Руута в этой связи он не упоминает. Оба автора пишут, что Армфельт после этого 14 дней держался на расстоянии, а потом, согласно Анкарсвэрду, добрые отношения восстановились, между тем как Шрёдерхейм упоминает об истории с непристойной запиской с намеком на короля, которую Армфельт написал Отто Вреде, но которая попала королю в собственные руки. «С Армфельтом уже никогда не будет так, как было», не без злорадства провозглашает Шрёдерхейм. Между тем человеком, который верно оценил ситуацию, был Анкарсвэрд; письмо Густава Армфельту от 28 декабря свидетельствует и о дружественных чувствах, и о доверии, и Армфельт по-прежнему получал важные задания. То, что Шрёдерхейм понимал и что он утверждал в следующем письме к Экебладу от 8 февраля, будто добрый друг Армфельт «поет свою последнюю песню», и составляло оттенок различия в общении между Густавом и ним. Знаки дружбы стали более машинальными, а открытость со стороны короля меньшей, чем прежде.

Согласно сделанной Армфельтом для памяти записке, крупная ссора, происшедшая 11 декабря, случилась в связи с предложением Анкарсвэрда о том, что Густав должен перенести войну на море и воевать шхерным флотом, а не оставаться на суше. Король принялся энергично возражать против этого, опасаясь, что на море будет выглядеть смешно, и Армфельт пишет, что сам он забылся в горячке спора и ушел, не попрощавшись должным образом. Из письма Густава от 11 марта следует, что память об этом эпизоде тогда была еще болезненной. Однако в будущей кампании он прислушался к данному совету. Вероятно, записка Армфельта раскрывает далеко не всю правду о бурной ссоре 11 декабря. Согласно донесению Корраля от 18 декабря, причина ссоры была в том, что Армфельт и Руут высказывались за заключение мира, и это короля разгневало.

Согласно новогоднему письму Шрёдерхейма, король Густав пребывал «в необъяснимо хорошем расположении духа, был очень дружелюбен, очень любезен». То явно была маска, но разногласия с герцогиней, придворными дамами и Армфельтом говорят о том, что Густав находился в большом напряжении. Он искал повседневного общения во все менее притязательных кругах, и это его, вероятно, успокаивало. Между тем лишь Толль из его прежнего круга советчиков и друзей оказался теперь по-настоящему в немилости. Он никогда более не хочет видеть Толля, — заявил Густав государственному дротсу Вактмейстеру; Толль не должен также встречаться с его сыном.

То был тот самый Толль, который в 1807 году спасет на Рюгене армию Густава IV Адольфа от французов и который станет единственным крупным сановником, оставшимся лояльным к Густаву Адольфу в 1809 году, в то время как Армфельт будет активным мятежником.

В новогодние дни 1790 года Густав III начал дипломатическое наступление довольно сложного свойства. Он был настроен на заключение мира, но речь не могла идти ни о чем ином, кроме мира почетного. Теперь, как и прежде, большая проблема Густава состояла в том, что его финансовое положение, собственно, делало невозможным ведение войны. Ранее ценой экономического и организационного напряжения сил были произведены значительные вооружения обоих флотов. Но без существенной помощи извне Густав в 1790 году не мог провести полноценную кампанию, разве лишь достичь некоторых быстрых успехов, дабы обеспечить себе более предпочтительные условия мира. И он нуждался в помощи одной или нескольких дружественно настроенных держав, которые могли бы вовремя стать посредниками при заключении мира. Альтернативная возможность была бы, если бы Густав смог получить от какого-либо союзника вооруженную поддержку — в таком случае желание мира отошло бы на задний план.

Поскольку Франция была совершенно парализована революцией, то союзные державы Великобритания и Пруссия являлись единственной надеждой Густава на получение поддержки деньгами и посредническими акциями. Но между интересами Англии и Пруссии в Балтийском регионе существовало явное различие. Англия была заинтересована в сохранении баланса сил, с тем чтобы Россия не завладела полностью Балтийским морем. Пруссия была расширявшейся державой, стремившейся завладеть территориями своих соседей: городами Данцигом и Торном, возможно, Лифляндией и определенно — Шведской Померанией. Английское правительство готово было предоставить Густаву III мощную дипломатическую поддержку и, возможно, экономическую помощь, но не более того. Прусский кабинет, то есть Херцберг, хотел дать Швеции заем такого рода, чтобы она не могла его выплатить без уступки Померании в качестве залога или платы. Возможно, Пруссия могла вступить в войну против России, и Швеция в этом случае была бы ценным союзником, который мог бы получить отнятые у России территории как компенсацию за Померанию.