Александр Мешков - Непридуманная история Комсомольской правды

— Ну, будя, будя, — добродушно осадил мой мадригальный дифирамб шеф, слегка покраснев от смущения. — Давай без этого вот… Без обид, Мешок. И никому! Слышишь? Никому о нашей встрече ни слова! Повтори!

— Никому! Никому, слышишь, никому о нашей встрече ни слова! Повтори! — покорно повторил я.

— Громче! Еще громче! Пусть все слышат!

— Никому! Никому, слышишь, никому о нашей встрече ни слова!!!! — заорал я что было мочи, словно футболист, мотивированный толстой пачкой долларов, и тут же получил от редактора коварный, точный, болезненный «мидл кик» в область печени. Я медленно осел на траву, на минуту потеряв сознание. И тут же открыл глаза, но увидел перед собой лишь темную пустоту Вселенной.

— Ты что орешь? — зашипел кто-то сбоку недовольным голосом моей нежной, неуемной Танюшки, обладательницы красного диплома экономиста, упругого зада и увесистого армянского носяры.

В полумраке, освещаемом тусклым сиянием лампады, я стал различать кивот с образами, фарфоровую пастушку, копию работы Леруа, гипсовую фигурку Будды, мою несносную, ненасытную, носастую блудницу, исполненную утренней тревоги, отваги и неги…

— Кошмар, что ли, приснился? Орешь, как этот…. Как Джо Кокер.

Ее неожиданное появление в моем коммерческом сне застало меня врасплох, хотя не было лишено приятности.

— Как Джо Кокер, которому вручную оторвали яйца, — добавил я, будучи по утрам склонным к детализации.

— Кошмар, говоришь? Да я бы так не сказал… — некоторое время я все еще ощущал в своей руке приятную теплую шершавость тугой пачки банкнот, перешедшей в ощущение теплой, упругой женской груди. Увы! Это был всего лишь сладкий сон про деньги. В ту беспорядочную, шалую пору деньги у меня, неисправимого мота, винофила и хлебосола, не задерживались, друзей у меня не было, и оттого я утешался в объятиях уморительных, потешных чаровниц, начитанных причудниц. Впрочем, я недолго тосковал по тугой пачке долларов, согревшей мне руку во сне. Лучше лоно девицы в руках, чем пачка долларов во снах! У Танюшки есть харизма. Маленькая такая… Она ходит по комнате голая, настойчиво демонстрирует свою небритую харизму, как навязчивый торговец, невнятно намекая на что-то сокровенное.

— Тебе, Сашуля, надо срочно завязывать бухать, — строго, словно бабушка, поучает она меня. — Срочно! Сегодня же! Тебе уже во сне белочка является. Я ночью пописать просыпалась, посмотрела, а ты мычишь, бубнишь, рот открыт, и слюна изо рта на подушку стекает. Ужас!!!! Давай к врачу сходим? А? Я заплачу!!!

Собака обычно снится к другу. Друг снится к собаке. Говно снится к деньгам. Деньги — к говну. А Сунгоркин всегда снится к путешествию. И посему явился я Сунгоркину в кабинет, как мимолетное видение, как гений чистой красоты, испросил позволения отправиться на заработки гастарбайтером в Испанию.

— Езжай. Только недолго, — сказал Сунгоркин. Наяву был он скуп на слова и на деньги, не то что тот очаровательный, взбалмошный и щедрый балагур из давешнего сна.

После чего сбегал в церковь, испросил благословления у батюшки, собрал рюкзак, выправил визу, сел в самолет и был таков.

Я приехал в приморский городок с красивым женским именем Альмерия ранним утром, когда Альмерия спала крепким, беспечным, чистым сном непорочной девы. Дождавшись ее пробуждения, я стал рыскать в поисках русских. Но шли часы, а людей в спортивных костюмах, пьющих пиво из горла, матерящихся и плюющих шелуху на асфальт, я так и не встретил. Было много мавров и мучачос, лимитчиков из стран Северной Африки и Латинской Америки. Они были веселы и полны оптимизма.

В жаркий час сиесты я сидел на песке у самого синего Средиземного моря и уплетал большой кусок ветчины с булкой, запивая пивком «Святой Мигель», когда неподалеку на валун присел чернокожий паренек, непохожий на меня, и стал наблюдать за моим лукулловым пиршеством. Кадык его под пупырчатой кожей ходил ходуном.

— Есть, поди, хочешь? — догадался я, тщательно прожевывая ветчину.

Паренек радостно закивал головой.

— Ну, и сколько же ты не ел? — продолжал я светскую беседу.

— Три дня, — ответил мой новый африканский знакомый. В глазах его светился неземной огонь надежды.

— Ну, это немного, — сказал я, вспоминая свою голодную молодость. — Мне случалось голодать и поболе.

Вскоре мне стало мучительно стыдно за свое вызывающее благополучие, и я, покончив в себе с кулачеством как с классом, отрезал ему полфунта ветчины, разрушив стереотип о русском жлобстве.

— Вот встретишь меня через год — я буду уже на «Порше» проезжать мимо тебя с золотым перстнем на пальце! — говорит мне, смачно чавкая, Папамаригуй после второго куска халявной ветчины, показывая средний, кривой, как сучок баобаба, палец, на котором вскоре будет золотое кольцо от «Картье». Он прибыл в Испанию экстремальным морским путем, на лодке. Из Дакара до острова Лос-Пальмос он добрался самолетом. Там он заплатил 1000 баксов за нелегальную доставку в Испанию. 60 отчаянных сенегальских парней погрузились в большой баркас и отчалили от пристани. Пять ночей они шли на веслах (чтобы не засекли) по Средиземному морю к новой, счастливой жизни на чужбине. У них кончилась вода, пища. Но они дошли. Он показал мне своим кривым баобабом место, недалеко от берега, где их три дня назад ночью высадили отчаянные парни из Лос-Пальмоса, занимающиеся таким опасным, но доходным бизнесом. 60 тысяч заработали они за 1 рейс. Надо сказать, что Папамаригуй — не самый бедный парень в Сенегале. Он — столичный житель. У него даже компьютер дома есть. Но зарабатывал он всего 20 долларов в месяц. А в провинции и таких денег не видят. Там умирают от голода.

Мой друг Папамаригуй в благодарность за ветчину и пиво «Святой Мигель» спел мне несколько сенегальских шлягеров и отвел меня на улицу Carrea del doctoral в приют для бездомных, где он ожидал своей очереди на вселение. (Кстати, через пару лет он нашел меня, и стал моим другом в Фейсбуке. Значит, купил-таки «Порше»!)

Ночлежка называлась — Центр социальной помощи, или проще: Centro municipal de acogido NUEVA ANDALUCIA. Возле центра на ступеньках и на асфальте в разных позах кучковалась пестрая клумба разнополых людей всех оттенков цветов кожи. Все это напомнило мне картину «У парадного подъезда»…

Я предъявил дубликатом бесценного груза свой многоголовый орластый паспорт начальнику заведения, испанцу в бороде и в очках, попивающему чаек.

— Извини, приятель, но сегодня мест нет, — сказал он, шумно хлебнул из чашки, даже не сравнив меня с фотографией.