Александр Мешков - Непридуманная история Комсомольской правды

— Русской мафии тут нет вообще. Это испанцы специально нагнетают в своих газетах, им так выгодно! Румыны наезжали пару раз, но тут есть кому разрулить ситуацию. Румыны в основном тут и быкуют. Бывают изредка наши на «гастролях» А устойчивых команд нет. Если кто-то из авторитетов и купил здесь землю, дом, яхту, то сидят ниже травы. Зачем им неприятности с законом. «Работают» они в России, а здесь — отдыхают!

— Ну, а если кто-то из девочек захочет завязать с прошлым и уйти.

— Хрен выгонишь! Вот смотри! Света! — орет он сквозь музыку в сверкающее пространство. От группы прелестниц отделяется смуглая девочка со школьными косичками. Подходит, скромно переминаясь с ноги на ногу, словно двоечница, не выучившая теорему Ферма.

— Когда это кончится? — сурово вопрошает Славик.

— Что? — испуганно таращит прекрасные очи Света.

— А то! Пить надо меньше! Собирай вещи, поедешь завтра домой.

— Да что такого я сделала? Я и не пила сегодня! — Света чуть не плачет.

— Ладно, иди работай! — Славик доволен спектаклем. — Видал? Они бесплатно будут трудиться, лишь бы к себе в Мухосранск, в нищету не возвращаться. А насчет того, что к наркоте привыкают и спиваются, так кому суждено, и в России сопьются. А вообще, я буду их менять. Мода на русских прошла. Раньше испанцы на них просто смотреть приходили! А сейчас, видишь, производство стоит. Еле свожу концы с концами. Наелись испанцы русскими. Сейчас у них мода на экзотику, на Восток. Наберу китаянок, а этих по жопе мешалкой! Ладно, ты сиди, сейчас я тебе даму пришлю.

— Да я вроде бы не собирался… — стушевавшись, стал, было, отказываться я.

— За счет заведения, — великодушно бросает Славик, узрев экономическую причину моего смущения.

Не успел я приземлиться за барную стойку, как, расталкивая подруг, ко мне стремглав ринулась кустодиевская толстушка, шустрая субретка с карими, миндалевидными глазами. Влюбилась, наверное. В красивом прыжке подсела ко мне. И что-то пылко сказала по-испански.

— Расслабься, я русский, — осадил я ее пыл. Сударыня несказанно обрадовалась этому обстоятельству. Мы оказались почти земляками: она — Маша из Тамбова, а я, Саша, проходил воинскую службу в тамошнем летном училище. Я предложил опустить этап адаптации и сразу уединиться для интервью в кабинет. Сидящий рядом со мной зрелый седовласый испанец заговорщицки кивнул мне и с видом знатока поднял в знак одобрения большой палец. Машка пользуется здесь популярностью. Расценки здесь таковы: 20 минут второпях — 50 евро. 30 минут — по-быстрому — 60 евро. Час неторопливых сладких утех с прелюдией — 100 евро. Кабинет — это комнатка без окон, с большим трехместным одром. Душ в углу, без всяческих перегородок. Уринация — тут же, под душем.

— Не брызгайся, мне потом полы вытирать, — предупреждает Машка.

Она аккуратно расстилает одноразовые бумажные простыни. И щебечет, щебечет без умолку.

— Знаешь, как надоели эти испанцы. Ты — первый русский в моей жизни. Честное слово! Они хотят за один заход два раза кончить на халяву. А еще пальцами лезут туда… А под ногтями грязь. Я тогда встаю и ухожу…

— А можно так?

— Ну, штрафуют, конечно, но я не могу так… Или требуют чтобы минет без презерватива. Сейчас вам! Это, конечно, дороже стоит, но я всегда отказываюсь. Хотя девчонки, чтобы больше заработать, соглашаются. Да мне денег хватает. Жилье бесплатное. У нас в июне месяце одна девочка из Златоуста уехала с двумя «крутыми», они 500 евро обещали за ночь. С тех пор ее никто и не видел. Наверное, убили…

У Машки своя захватывающая история любви. Росла без отца, с матерью-алкоголичкой. Еще будучи школьницей, стала любовницей одного криминального авторитета. Думала, на всю жизнь. А он ее однажды своему другу отдал: то ли проиграл, то ли просто был великодушен. Она несколько раз пыталась порвать с ним отношения после такого великодушия, но он всякий раз возвращал ее, неразумную, надавав тумаков. Однажды она собралась и уехала к подруге в Испанию, которая к тому времени уже освоила смежную специальность. Даже мать сейчас не знает, где она.

— Слушай, Сашка, купи меня еще раз! — осеняет вдруг ее, когда нам постучали в дверь.

— Да я как бы в долг тут… — отвечаю я.

Машка срывается. Губы ее дрожат, глаза наполняются слезами.

— Возьми, я тебя прошу…. — Голос ее срывается на крик. — Думаешь, мне с тобой ебаться хочется? Да я уже устала от всего этого, мне просто поговорить. Просто ты как брат… Саш, ну возьми. Там этот гад пришел… Хочешь я завтра с тобой бесплатно буду с семи утра до семи вечера. Сколько хочешь!

Я прикинул: 12 часов — это, пожалуй, слишком мощный бонус. Дальше описывать страшно. Началась истерика: Машка залилась горючими слезами, тихонько завыла, как сука, потерявшая щенка, и с какой-то звериной яростью стала хватать мою одежду, не давая мне одеться. В двери снова нетерпеливо постучали. Кому-то приспичило.

— Успокойся, Машка. Я сейчас схожу в отель за деньгами и вернусь! — пообещал я неуверенно.

— Правда? — радостно воскликнула она, мгновенно прекратив плакать. Вытерла простынею слезы и рассмеялась. — Тогда я буду тебе верность хранить.

Я тоже невольно рассмеялся. Насчет верности это она здорово придумала. Я сбегал за деньгами и подарил ей еще час общения с собой, но веселее нам не стало. Утром она прибежала ко мне в отель, грустная, помятая, одутловатая, уставшая. Спала до обеда. Я принес ей паэлью из ресторана и вина себе. Мы сходили к морю, искупались, полежали на песке пустынного пляжа. Там я неохотно попрал ее среди скал, скорее из этических соображений, чтобы подчеркнуть ее сексуальную притягательность, повысить ее самооценку. И еще впрок, в запас, на всякий случай: а вдруг завтра мне все женщины из принципа станут дружно отказывать.

Проводив ее к месту работы, купил еще вина и долго бродил по ночным пустынным узким улочкам Альмерии, размышляя о несчастной, одинокой девочке Машке, реальной претендентке на место в психиатрической лечебнице. Родина-мать! Ну почему ты так жестока к своим дочкам? Если бы ты, мать, предоставила им достойную жизнь дома, работала бы сейчас Юля учительницей и радовалась солнцу и небу, крепкая, репродуктивная Машка свое сексуальное проворство употребила бы во благо: рожала бы детей и не думала о деньгах. Сколько твоих дочерей, ладных, справных русоволосых красавиц, услаждают низменные потребности чужеземцев (ну, и свои немножко тоже, что греха таить?) за морями и горами! А сколько сынов твоих, Родина, покинуло отчий дом в поисках достойной зарплаты! И далеко не самых худших твоих сынов! А именно тех, которые хотят изменить свою жизнь честным трудом, не торговлей подержанным товаром и полудремой бездельника-охранника. Неправильно это. Мы ведь так и выродиться можем и элиминировать из популяции! Ну, сделай же что-нибудь, Родина!