Винсент Ван Гог - Письма к друзьям

Раз уж я начал тебя благодарить, благодарю заодно и за собрание набросков под общим названием «В публичном доме». Браво! Моющаяся женщина и та, которая говорит: «Никто не умеет раздразнить мужчину лучше меня», – на мой взгляд, самые удачные; остальные слишком гримасничают, а главное, они слишком расплывчаты, недостаточно в теле, недостаточно крепко скроены. Но неважно – это уже что-то интересное и совсем новое. «В публичном доме»! Да, именно это следует делать. И уверяю тебя, что почти завидую твоей удаче, – ведь ты ходишь туда в военной форме, от которой все эти милые бабенки без ума.

Стихи в конце действительно хороши и крепче держатся на ногах, чем некоторые фигуры. То, что ты хотел сказать и, как тебе кажется, сказал, ты говоришь хорошо и звучно.

Напиши мне, когда будешь в Париже. Я тебе уже тысячу раз писал, что мое «Ночное кафе» – не публичный дом; это кафе, где ночные бродяги перестают быть ночными бродягами, потому что плюхаются там за стол и проводят за ним всю ночь. Лишь изредка проститутка приводит туда своего клиента. Впрочем, зайдя туда однажды ночью, я застал там любопытную группу – сутенера и проститутку, мирившихся после ссоры. Женщина притворялась безразличной и надменной, мужчина был ласков. Я принялся писать их для тебя по памяти на маленьком холсте в 4* или 6*. Если ты скоро уедешь, я тебе его отправлю в Париж; если останешься, сообщи, и я пришлю его в Понт-Авен: он еще недостаточно просох, и я не мог вложить его в эту посылку. Я не хочу подписывать этот этюд, так как никогда не работаю по памяти. Там будут краски, которые тебе понравятся, но, повторяю снова, я сделал для тебя этюд, которого предпочел бы не делать.

Несмотря на верный колорит, я безжалостно уничтожил два значительных полотна: «Христос с ангелом в саду Гефсиманском» и другое, изображающее поэта и звездное небо, потому что форма не была предварительно изучена по модели, необходимой в данном случае. Если этюд, который я тебе посылаю в обмен, даже тебя не устроит, ты все-таки присмотрись к нему получше. Я чертовски намучился, делая его во время выматывающего душу мистраля (так же как этюд в красном и зеленом). Что ж, несмотря на то что он написан не так, как «Старая мельница», он более интимен и тонок. Ты видишь, все это совсем не импрессионизм – тем хуже для импрессионизма. Я делаю то, что делаю, самозабвенно отдаваясь натуре и ни о чем не задумываясь. Само собой разумеется, если в этой посылке ты предпочтешь этюду «Разгрузка барж» какой-нибудь другой, возьми его себе и сотри мое посвящение с первого, если его захочет взять кто-то из посторонних. Но я думаю, этот тебе подойдет, если ты получше к нему присмотришься.

Если Лаваль, Море или кто другой [17] Эрнест Шамайар (прим. Эмиля Бернара). захотят со мной меняться – превосходно! Я же буду больше всего удовлетворен, если они согласятся сделать для меня свои портреты.

Знаешь, Бернар, мне все кажется, что, если я захочу делать этюды в публичном доме, мне понадобится больше денег, чем у меня есть. Я не молод и слишком мало уже интересую женщин, чтобы они позировали мне даром. А работать без модели я не могу. Я не отрицаю, что решительно пренебрегаю натурой, когда перерабатываю этюд в картину, организую краски, преувеличиваю или упрощаю, но, как только дело доходит до форм, я боюсь отойти от действительности, боюсь быть неточным. Возможно, позднее, еще через десяток лет, все изменится; но, честно говоря, меня так интересует действительное, реальное, существующее, что у меня слишком мало желания и смелости, чтобы искать идеал, являющийся результатом моих абстрактных исследований. Другие, видимо, лучше разбираются в абстрактных исследованиях, нежели я; в сущности, тебя можно отнести к таким людям. Гогена тоже и, возможно, меня, когда я постарею. А пока что я безостановочно поглощаю натуру. Я преувеличиваю, иногда изменяю мотив, но все-таки не выдумываю всю картину целиком: напротив, я нахожу ее уже готовой в самой природе. Весь вопрос в том, как выудить ее оттуда.

Вероятно, ты сочтешь эти этюды безобразными. Не знаю. Во всяком случае, ни ты, ни я, никто другой не должен обмениваться наперекор своему вкусу. Брат пишет, что Анкетен возвращается в Париж. Мне очень интересно знать, что он сделал. Ты, наверно, увидишься с ним – передай ему мои наилучшие пожелания.

Теперь, когда я вижу ваши портреты, дом уже не кажется мне таким пустым. Как был бы я рад этой зимой увидеть тебя самого, собственной персоной! Правда, дорога обойдется недешево. Однако не стоит ли рискнуть и пойти на расходы, возместив их работой? Зимой на севере так трудно работать! Возможно, здесь тоже есть свои трудности, мне еще рано об этом судить, но повидать юг, где жизнь проходит главным образом на воздухе, – чертовски полезно. Это помогает лучше понять японцев.

Затем в некоторых здешних местах есть нечто гордое и благородное, что пришлось бы тебе по сердцу.

В «Красном закате» солнце подразумевается где-то выше картины, скажем на уровне рамы. За час-полтора до захода предметы на земле еще сохраняют свой цвет. Синее и фиолетовое окрашивает их в черный позднее, когда лучи падают уже более горизонтально. Еще раз благодарю тебя за посылку, согревшую мне сердце, и мысленно крепко жму твою руку. Сообщи мне день твоего отъезда, чтобы я знал, когда ты будешь в Париже. Твой парижский адрес по-прежнему авеню Болье, 5, не так ли? [Б 19]

[Арль, конец октября 1888]

Все эти дни мы много работали, а я к тому же между делом читал «Мечту» Золя, почему и не выбрал время написать тебе.

Гоген глубоко, очень глубоко интересует меня как человек. Я давно уже убежден, что наше треклятое ремесло больше всего нуждается в людях с руками и желудком рабочего. Искусство требует вкусов поестественнее, а характера пострастнее и повеликодушнее, чем у дохлого декадента – завсегдатая парижских бульваров.

Так вот, у меня нет ни малейшего сомнения в том, что рядом со мной живет сейчас девственная натура с инстинктами настоящего дикаря. У Гогена честолюбие отступает на задний план перед зовом крови и пола. Впрочем, довольно! Ты ведь знаком с ним ближе, чем я. Я просто хотел изложить тебе в нескольких словах свои первые впечатления о нем. Думаю также, что ты не будешь неприятно поражен, узнав, что наши с ним разговоры вертятся вокруг такой грандиозной темы, как объединение известных художников.

Должно ли и может ли такое объединение носить коммерческий характер? В этом вопросе мы еще не пришли ни к каким выводам, не ступили даже на почву неизвестного нам континента.

Я, во всяком случае, инстинктом чувствую, что этот Новый Свет существует, а следовательно, верю в возможность колоссального возрождения искусства. И я, конечно, убежден, что родиной такого нового искусства станут тропики. Сами мы, на мой взгляд, призваны сыграть роль лишь связующего звена: только следующему поколению удастся обеспечить себе мирную жизнь. В любом случае уяснить себе наши обязанности и возможности нам поможет одно – опыт.