Винсент Ван Гог - Письма к друзьям

Несколько удивлен тем, что до сих пор не получил этюдов, обещанных тобой в обмен на мои.

Теперь подробность, которая тебя заинтересует: мы совершили несколько вылазок в веселый дом и, вероятно, кончим тем, что привыкнем там работать. Гоген занят сейчас полотном, изображающим ночное кафе, которое написал и я; но он ввел в картину фигуры, виденные им в публичном доме. Вещь обещает быть очень красивой.

Я написал два этюда – листопад в тополевой аллее и еще третий, в желтых тонах, – общий вид той же самой аллеи.

Признаюсь, что сам не понимаю, почему не пишу этюдов фигур, хотя теоретически представляю себе художников будущего именно как новую плеяду портретистов, могучих, простых и понятных самой широкой публике. Вероятно, я скоро тоже примусь писать публичный дом.

Оставляю свободную страницу для Гогена – он, видимо, тоже тебе напишет, – а покамест мысленно жму тебе руку.

Зуав Милье отбыл в Африку. Он будет рад, если ты как-нибудь соберешься и напишешь ему. [Б 20]

[Сен-Реми, первая половина октября 1889]

На днях брат сообщил мне, что вы придете смотреть мои картины. Таким образом, я знаю, что ты вернулся в Париж, и очень рад, что тебе вздумалось пойти посмотреть, что я сделал. Со своей стороны, я жажду узнать, что ты привез с собой из Понт-Авена. Голова моя теперь не слишком приспособлена для переписки, но я чувствую вокруг себя пустоту, когда не нахожусь в курсе того, что делает Гоген, ты и другие.

Придется, однако, запастись терпением.

У меня здесь есть еще дюжина этюдов, которые, наверно, придутся тебе по вкусу больше, чем мои летние работы, показанные тебе моим братом. В числе этих этюдов имеется «Вход в каменоломню»: бледно-лиловые скалы на красноватой почве, как в некоторых японских рисунках. По использованию больших цветовых планов и рисунку в этом есть много общего с тем, что вы делаете в Понт-Авене.

В этих последних этюдах я чувствовал себя увереннее, потому что здоровье мое значительно улучшилось. Есть у меня еще одно полотно размером в 30* с возделанными полями смягченно-сиреневого цвета, на фоне гор, уходящих к самому верху картины: сплошная кочковатая земля и скалы, чертополох и сухая трава в одном углу и маленький фиолетово-желтый человечек. Надеюсь, это докажет тебе, что я еще на что-то годен.

Бог мой, что здесь за сложное местечко! Тут все трудно, если хочешь проникнуть во внутреннюю сущность вещей так, чтобы это не было чем-то неопределенным, а раскрывало истинный характер Прованса. Чтобы справиться с этим, надо очень основательно трудиться, и в результате, естественно, получается немного абстрактно: ведь дело здесь в том, чтобы дать солнцу и небу их полную силу и яркость, уловить тонкий аромат тмина, который пропитывает выжженную и унылую землю. Здешние оливковые деревья созданы как раз для тебя. Мне лично они не слишком дались в этом году, но я еще вернусь к ним, во всяком случае намерен вернуться. Они похожи на серебро на оранжевой или лиловой земле под огромным белым солнцем. Ей-богу, я видел некоторых художников (да и сам принадлежу к их числу), которые никак не могли передать эту штуку. Это прежде всего, как у Коро, серебристо-серое, а главное, этого никто еще не делал, хотя многим художникам удавались, например, яблони или ивы.

Равным образом у нас сравнительно мало картин, изображающих виноградники, а между тем они так изменчиво красивы! Так что, как видишь, у меня здесь еще есть с чем повозиться.

Знаешь, мне очень жалко, что на Выставке я не видел экспозиции жилищ разных народов. Предполагаю, что устроили ее Гарнье или Виоле ле Дюк. Так вот, не могли бы вы, видевшие ее, дать мне представление о ней – лучше всего с помощью наброска в красках – и, в частности, о древнеегипетском доме.

Он, должно быть, очень прост и представляется мне квадратным блоком на площадке, но мне бы хотелось знать, какова его окраска.

В одной статье я читал, что она была синей, красной и желтой. Обратили вы на это внимание? Прошу осведомить меня точно. Не перепутайте с персидским или марокканским жилищем: они, вероятно, очень схожи, но по существу совсем не то.

На мой взгляд, самое замечательное из того, что я знаю в области архитектуры, это хижина с крышей из обомшелой соломы и закопченным очагом. И разборчив я, однако! В каком-то иллюстрированном издании я видел набросок древних мексиканских жилищ: это тоже примитивно и очень красиво.

Ах, если бы мы знали быт тех времен и могли писать людей, которые жили в тогдашних домах, это было бы так же прекрасно, как Милле; речь идет не о цвете, но об общем характере как о чем-то значительном, о чем-то, во что можно твердо верить.

Теперь два слова о твоей службе. Отправляют ли тебя?

Надеюсь, вы снова зайдете посмотреть мои холсты, когда в ноябре я отошлю осенние этюды; если возможно, сообщите мне, что вы привезли из Бретани: мне хочется знать, что вы сами считаете своими лучшими вещами.

Скоро напишу снова.

Работаю над большим холстом «Овраг»; мотив совершенно тот же, что и в вашем этюде с желтым деревом, который я храню: две громады массивных скал, между ними узенький ручеек, а в конце оврага – третья скала, замыкающая его. В таких сюжетах есть какая-то сладкая грусть; к тому же очень забавно работать в дикой глуши, где мольберт приходится приваливать камнями, чтобы ветер не сбросил все на землю. [Б 19-а]

[Сен-Реми, начало декабря 1889]

Благодарю за твое письмо, а в особенности за фотографии, которые дают мне представление о ваших работах. К тому же мой брат написал о них, говоря, что ему очень нравится гармония красок и какое-то благородство отдельных фигур.

Знаешь, пейзаж в «Поклонении волхвов» очаровывает меня настолько, что я не смею критиковать, но тем не менее невозможно представить себе такие неправдоподобные роды среди дороги и мать, которая принимается за молитву, вместо того чтобы кормить ребенка; а уж зачем и почему попали сюда огромные экклезиастические лягушки, скрюченные, словно в эпилептическом припадке, один Бог знает. Я нахожу это нездоровым. Лично я люблю все настоящее, все подлинно возможное. Если я вообще способен на душевный подъем, то я преклоняюсь перед этюдом Милле, настолько сильным, что он вызывает в нас трепет: крестьяне, несущие на ферму теленка, только что родившегося в поле. Вот это, друг мой, чувствовали все люди, начиная от Франции и кончая Америкой. И после этого вы хотите возродить средневековые шпалеры? Действительно ли таковы ваши искренние убеждения? Конечно нет! Ты умеешь делать вещи получше и знаешь, что должен стремиться к возможному, логичному, правдивому, даже если тебе придется отказаться от парижских штучек бодлеровского толка. Насколько я предпочитаю Домье этому господину!